Раньше в таких ситуациях я думала, что я просто плохо выразила свою мысль по-итальянски. Не донесла. Объясняла снова. Но повторялось всё то же самое: расфокусированный взгляд и возврат к тому, с чего начали. Очевидно, решения, которые я предлагала, не были решениями.
К счастью, в мои задачи входит воспитание только своих детей, но никак не чужих и тем более не их родителей. Если они считают, что для того, чтобы их чадо само не носило свой рюкзак, им надо уйти с работы, — я же не буду им мешать, правильно?
Я вполне довольна тем, что наша хрупкая бабушка Энрика даже не пытается отбирать у Петьки портфель; она улыбается ему, он вкладывает свою ладошку в ее красивую, твердую руку и следит, чтобы ее никто не толкнул.
— У тебя такие же красивые руки, как у моей мамы, — твердит мне Сандро.
Вранье, конечно, — но приятно. Я не против сравнения с его мамой. Если наша нонна вырастила мне на радость такого умного и хорошего Сандро, то пусть она приложит свою легкую руку и к Петькиному воспитанию.
Петька приучил меня к мысли, что мальчишки на самом деле никогда окончательно не взрослеют, а если и взрослеют, то нам самим становится с ними скучновато. Что бы мы делали без мальчишек, способных расхохотаться над случайным ляпсусом в твоей гневной и справедливой речи об их хулиганстве и раздолбайстве?..
Постепенно привыкая к жизни с мальчиками, я сформулировала два главных правила.
Правило первое: «Я молодец?».
В любой ситуации, даже если вы стоите на одной ноге, пытаясь застегнуть замок сумочки подбородком, правой рукой подносите к уху зазвонивший телефон, левой рукой держите взбесившийся от ветра зонтик, а коленкой поддерживаете сумку с продуктами, на вопрос «Я молодец?» надо обязательно ответить: «Да, милый, ты замечательный молодец, я всё-всё видела, как ты ловко прыгнул через лужу и даже почти совсем не обрызгал полицейского (простите-пожалуйста-это-он-не-специально), ты прыгаешь совершенно замечательно!»
Правило второе: «О, бедный мой хороший!».
В любой ситуации, даже если у вас температура 39 и вы рулите в час пик по Садовому кольцу, и правая ступня реагирует на включение и выключение стоп-сигналов впереди стоящей машины уже без участия вашей головы, а эта мелкая бестия, пожирая перед ужином невесть где подобранную шоколадную конфету, прикусила себе язык, и ноет: «А-а-а! Как мне больно и плохо и что это за жизнь такая!» — единственный правильный ответ — это: «О, бедный мой хороший!».
Внимание! Неправильные ответы ведут к дисквалификации на долгий срок: вам это будут припоминать, дуться, обижаться, попрекать отсутствием любви и интереса, и, вполне вероятно, даже отправятся искать себе другую маму.
Urbi et orbi[19].
Правы, ах, как правы были великие романисты, предваряя всякую сцену развернутым описанием природы. Хоть и язвил великий Бунин, говоря, что длинные описания нужны русскому читателю, чтобы спокойно заснуть — раз уж он книжку берет в руки в постели как снотворное, но куда же от них денешься, если без этих самых описаний природы некоторые события начисто теряют свой смысл… вечор, ты помнишь, вьюга злилась… и кто из нас тогда не сидел печальный?
Итальянцы климатозависимы более других. Обыкновенный серенький денек повергает их в депрессию, а три дождливых дня подряд — в национальный траур.
Солнце, понятно, не воспринимается как редкое и долгожданное счастье — это некая данность, на которую все честные итальянцы имеют право от рождения, и они очень обижаются, если их лишают положенного хотя бы ненадолго.
А вот ветер — это вполне себе персонаж, точнее, несколько персонажей, поскольку в здешних краях ветра́ дуют разные, и все обладают своим характером и именем. Мой любимый ветер называется трамонтана — это обжигающе холодный, быстрый и резкий ветер с гор, разгоняющий тучи и приносящий холода.
На демонстрацию против новой реформы системы образования собралось вчера так много народа, я думаю, не без помощи ветра по имени трамонтана. После недели, проведенной под сплошными потоками воды, за бесконечными разговорами о финансовом кризисе и конце прекрасной эпохи, было более чем естественно выйти на улицу и подставить лицо ветру и солнцу.
Где-то внизу море тяжело толкало каменные парапеты набережной и выбивало витрины в прибрежных кафе и магазинчиках, а мы, налегая грудью на тугой и упругий воздух, гордо шагали под рвущимися по ветру красными флагами: такие вот флаги у профсоюза учителей — красные с желтой надписью. Колонну возглавляли школы, потом шли студенты, всё это орало, пело и плясало, широко шагая по центру города из одного конца в другой. Петька, конечно, хотел дудеть в дудку и залезать на столбы только вместе со своими одноклассниками, поэтому я «студенческую часть» почти не видела. Может, оно и к лучшему. В нашей же части, кроме красных флагов, были учительницы с мегафонами, скандировавшие речевки «Сегодня это коснулось нас, а завтра они доберутся до вас» и «Итальянцы, иностранцы, не стойте и не смотрите, в нашу колонну немедленно входите», был маленький школьный оркестр — опять же дудки и барабаны, а через некоторое время к нам прибились румынские уличные музыканты, очень удачно вспомнившие «Катюшу» — песня на мелодию «Катюши», только с совершенно другим текстом, давно стала одной из программных песен итальянской коммунистической партии, и под эту «Катюшу» мой сын радостно отплясывал вместе с итальянскими мальчишками.
Весь этот тарарам был посвящен вполне благородной цели — протесту против реформы, суть которой можно свести к очень простым вещам: урезать вдвое бюджет всей образовательной системы, уволить треть школьных учителей, и приписать нолик к платежке за обучение в университете. Даже полицейские, шедшие перед колонной демонстрантов, выражали своими спинами сочувствие и одобрение такому хорошему делу. Приятно шагать против ветра, под развевающимся знаменем, с чувством благородной миссии…