По другую сторону от огромного саркофага находился еще один низкий столик – алебастровый, с вырезанными на нем фигурами египетских богов и знаками зодиака. Там стоял прозрачный ящичек размером в квадратный фут – из пластин горного хрусталя в каркасе красного золота, тоже весь испещренный иероглифами, выкрашенными в уже знакомый мне сине-зеленый цвет. Выглядел он вполне современно, чего не скажешь о его содержимом.

В нем, на подушечке из шелковой ткани цвета старого золота, покоилась мумифицированная кисть руки поистине поразительного совершенства. Узкая женская кисть с длинными тонкими пальцами, сохранившаяся почти такой же, какой она поступила к бальзамировщику тысячи лет назад. Бальзамирование не отняло у нее красоты и изящества; даже чуть согнутое запястье, казалось, не утратило гибкости. Бледно-смуглая кожа цвета старой слоновой кости наводила на мысль о жизни под жарким солнцем, но преимущественно в тени. Рука имела удивительнейшую особенность: на ней насчитывалось семь пальцев – два указательных и два средних помимо большого, безымянного и мизинца. Буро-красные клочья по краям запястья заставляли предположить, что кисть была грубо оторвана от предплечья. На подушечке рядом с ней лежал маленький скарабей, искусно вырезанный из изумруда.

– Вот еще одна из тайн отца. Когда я спросила у него, что это такое, он ответил: «Пожалуй, вторая по ценности вещь в моем собрании древностей», – а когда полюбопытствовала, какая же первая, он отказался отвечать и вообще запретил мне задавать вопросы на сей счет. «В свое время я все расскажу тебе и о ней тоже… если буду жив!»

«Если буду жив!» – опять эта фраза. Похоже, эти три предмета – саркофаг, ларец и рука – составляли некую триединую тайну!

В этот момент мисс Трелони отозвали по какому-то домашнему делу, и я продолжил осмотр экспонатов в одиночестве, но теперь, в отсутствие девушки, они потеряли для меня прежнее очарование. Позже меня пригласили в будуар, где она обсуждала с миссис Грант вопрос о комнате для мистера Корбека. Они не могли определиться, где разместить гостя: рядом со спальней мистера Трелони или же подальше от нее, – и решили посоветоваться со мной. Я рассудил, что пока мистеру Корбеку лучше находиться в отдалении от комнаты больного, а при надобности мистера Корбека всегда можно будет переселить поближе. Когда миссис Грант ушла, я спросил мисс Трелони, почему убранство будуара столь разительно отличается от обстановки всех остальных помещений дома.

– Предусмотрительность отца! – улыбнулась она. – Когда я только-только сюда переехала, он подумал – и, надо заметить, совершенно справедливо, – что меня могут напугать эти многочисленные атрибуты смерти и погребений, а потому красиво обставил эту комнату и смежную с ней опочивальню, где я спала минувшей ночью. Вон та дверь ведет туда. Видите, какая здесь изысканная мебель. Вот этот комод принадлежал самому Наполеону.

– Так значит, здесь нет ничего египетского? – спросил я, единственно чтобы показать свой интерес к словам девушки, ибо обстановка будуара говорила сама за себя. – Какой чудесный комод! Вы позволите взглянуть на него поближе?

– Разумеется, с превеликим удовольствием! – снова улыбнулась Маргарет. – И внутренняя, и внешняя отделка у него, по словам отца, просто превосходная.

Я подошел и внимательно осмотрел комод. Розовое дерево с узорной инкрустацией, окантованное золоченой бронзой. Желая убедиться, что внутренняя отделка и впрямь не уступает внешней, я потянул за ручку самого большого ящика, и в нем что-то звякнуло.

– Ого! – сказал я. – Здесь что-то есть. Может, не стоит открывать?

– Насколько я знаю, там ничего нет, – возразила мисс Трелони. – Если только одна из горничных не положила что-то туда, а потом забыла. Открывайте, конечно же!

Я до упора выдвинул ящик, и мы с мисс Трелони обомлели от изумления.

Там лежали древнеегипетские светильники разных размеров и всевозможных причудливых форм.

Мы склонились над ящиком, пристально рассматривая его содержимое. Сердце мое застучало молотом, и по тому, как часто вздымалась грудь Маргарет, я понял, что и девушка тоже взволнована до крайности.

Пока мы разглядывали светильники, не решаясь к ним прикоснуться и даже не смея ни о чем подумать, раздался звон дверного колокольчика, и секунду спустя в холл вошел мистер Корбек в сопровождении сержанта Доу. Увидев нас через открытую дверь будуара, мистер Корбек бегом устремился к нам, а сержант Доу медленно последовал за ним.

Весь сияя, путешественник выпалил:

– Возрадуйтесь со мной, дорогая мисс Трелони! Мой багаж прибыл, и все мои вещи в полной сохранности! – Тут он, помрачнев, добавил: – Если не считать светильников, конечно, которые в тысячу раз дороже всего остального…

Он осекся, пораженный странной бледностью мисс Трелони, а потом, проследив за нашими с ней взглядами, уставился на лампы, лежавшие в выдвинутом ящике комода. С возгласом радости и изумления мистер Корбек бросился к ним и принялся ощупывать.

– Лампы! Мои лампы! Целы и невредимы… целы и невредимы! Но как, во имя бога… во имя всех богов… как они здесь оказались?

Мы все молчали. Детектив шумно вздохнул, и я посмотрел на него, а он, поймав мой взгляд, сразу же обратил глаза на мисс Трелони, стоявшую спиной к нему. Его лицо приняло подозрительное выражение, которое я уже видел прежде – когда он говорил мне, что именно мисс Трелони всякий раз оказывалась первой на месте покушения.