За рекою, за Десной Есть шинкарочка одна; У шинкарки молодой Много меду и вина. И к ней с ранния зари Наезжают молодцы И гуляют до зари Из Чернигова купцы. К ней обозы пристают, Наливаются ковши, И танцуют и поют У шинкарочки души. Али мед у ней иной, Али водка веселей, Что у Сары молодой Полон двор шумит гостей? Нет, к шинкарке молодой Ручки белые манят, Под пунцовою чалмой Очи черные горят; Слышно, горек сладкий мед, Если нет ее речей. Так затем-то весь народ Приворачивает к ней. Что ж по сердцу нет у ней Молодца из молодцов, — Ни из бойких писарей, Ни из вежливых купцов? Кто б подумал?.. К ней один, К чаровнице молодой, Вздумал ездить господин Заполночною порой; Для него-то одного Сара сердце сберегла, Для него лишь одного Спала жаркая чалма… Он прискачет на коне, На коне на вороном; Их свиданье при луне, Под лазоревым шатром… И я помню за Десной, Где я долго кочевал, Близ дороги, под горой, Сару бедную встречал… Как украинская ночь Вдохновения полна! Как твоя, Израиль, дочь В поздний час упоена! Пилигрим так средь степей Оживит порой мечты; Отдыхая у ключей Рвет он дикие цветы, И один из них возьмет, Как заветный талисман, И на север принесет Он цветок восточных стран. <1838>
СТАНСЫ К ДЕЗДЕМОНЕ
(«Зачем так поздно ты явилась…»){23}
Зачем так поздно ты явилась, Или зачем явилась ты, Когда уж жизнь разоблачилась, Погибли лучшие мечты? Явись тогда, явись мне прежде, Тебе отдал бы я одной Все сны, все гордые надежды, С кипящей жизнью молодой. Увы! И что же от волнений Осталось пламенных тогда? Лишь хлад душевный, яд сомнений И мир безвестного труда… И ни единыя надежды! И ни единыя мечты… Убиты все. Зачем не прежде, Что раньше не явилась ты? Быть может, ты бы оправдала Святую тайну бытия: Я верю, меньше бы страдала Душа пустынная моя. О Дездемона, Дездемона! Скажи, верна ль твоя любовь? Ты хочешь слез моих и стона… Возьми, но дай мне счастье вновь! Умчи меня, как вихорь танца! С тобой чудесна жизни даль… Во мне, как в сердце африканца, Не вспыхнет дикая печаль. . . . . Так блещут сумрачные воды, Хотя их бездна все мрачна, Когда в них после непогоды Глядится чистая луна. 6 января 1838 года
ЭЛЕГИЯ
(«При сильных страданьях…»){24}
Посвяща<ется> Себастиану Пав<ловичу> Романовскому
При сильных страданьях, при едкой печали, Когда же вы слезы мои замечали? Когда же я плакал, стонал иль роптал? Быть может, — то правда, — над свежей могилой, Привлекшей меня роковой своей силой, За жертву я жизнь вопрошал; Быть может, как матерь над сыном стонала И с воплем во гробе его целовала, Отец же с печалью немою глядел, — Я плакал, я слез удержать не умел; Быть может, из сердца раз вырвались стоны При тихом стенанье другой Дездемоны… Но все о себе же я слез не пролью, Но я нераздельно снесу мое горе, — Пусть воет, пусть вырвет житейское море Мой парус последний — и топит ладью!.. Когда-то в другие, безумные годы, В порывах стремительных сил — Я смело сзывал на главу непогоды, Мятежные бури любил! Августа 10 дня 1838 года
ТЕНИ{25}
Вот сквозь облако прозрачное Месяц дол осеребрил. Покидайте ж, тени мрачные, Ложе хладное могил! Грозной силой заклинания, В роковой полночный час, Из гробов для ликования Вызываю, тени, вас! Вас отвергли небожители, Ваша жизнь была грешна, Пронеслась она в обители, Буйных радостей полна… Не Пречистую молили вы О спасении в грехах; Пылких юношей манили вы И ласкали на грудях. И на ложе сна в молчании Вы влекли младых друзей, — Только слышались лобзания В тайном сумраке ночей… Вот сквозь облако прозрачное Месяц дол осеребрил. Покидайте ж, тени мрачные, Ложе хладное могил! Вот и девы появилися, Вьются кудри по плечам, В буйной пляске закружилися, Понеслися по гробам. В адском вое, в дикой радости Узнаю я, девы, вновь Ту же жизнь безумной младости, Ту же грешную любовь… 1838
ПАННА{26}
Тайно, в полночь, у фонтана Застоялась что-то панна. Долго ждет она… Тихо ветви расступились, Грудь высокая забилась… Панна — не одна… Не одна. — Под шум фонтана Что-то страстно шепчет панна, Кто-то с ней стоит, — И при свете лунной ночи, Ей в заплаканные очи Юноша глядит. Вот садится, вижу, панна Под черешню, близ фонтана; Он у ног ея, — И, откинув покрывало, «Милый друг, — она сказала, — Я ждала тебя!» Как сказать, что с сердцем было? В первый раз оно любило; Юноша молчал. Только жарко, в тайной сени, Он лобзал ее колени, Руку ей сжимал. Тише, тише струй фонтана Говорила снова панна: «Любишь ли меня?» И с улыбкою небесной, Так роскошно, так чудесно Друга обняла. «О, люблю ли, друг жестокой?.. Я для панны черноокой Все давно забыл…» И, при бледном свете ночи Милой панне в ясны очи Взор немой вперил. Как фонтана тихий ропот, Снова слышен сладкий шепот. Друг заговорил: «Если нет меня с тобою, Обо мне одна, порою, Думаешь ли ты? Веселясь в кругу с гостями, Панна, ясными очами Ты меня ль ждала? Если пыль вдруг в отдаленье, И я мчусь, — хоть на мгновенье,— Рада ль мне была?» «Рада ль? О! мой милый, Для тебя я все забыла, Ты лишь жизнь моя! Если ты когда далеко, Грустно панне одинокой, Страшно без тебя!» И концом она вуаля Тайно слезы отирала, Юноша молчал: Только внемля тихой речи, Он, как мрамор, панны плечи Белые лобзал. Ночь неслася сновиденьем, Скоро утро — в отдаленья Конь зовет давно. «Время! Время! На прощанье Панна даст ли мне лобзанье — Милая — одно?..» «Никогда!.. О! это много…» — И с улыбкою, но строго Отвела лицо; И, как призрак, быстро встала, И уныло взор бросала Панна на кольцо. «Прочь обеты! На прощанье Дай одно, одно лобзанье!» — Юноша вскричал. «Завтра в битву, завтра в поле!..» Он не мог сказать ей боле — Голос задрожал. «Я твоя!»… Мир исчез для них… Пронеслося упоенье… Что ж ты, бурное мгновенье, Вечность или миг?.. С той поры, лишь полночь, панна Тихо станет у фонтана, Дико в даль глядит; Иль одна, во тьме черешен, Где был друг ее утешен, Бледная сидит… <1839>
МЕЧТА{27}
Есть на душе заветная мечта; Она моя; в ней все, что сердце любит. Не знаю я, спасет или погубит Меня прекрасная мечта… Она родилася в минуту упоенья, Когда я пил надежд ласкающий фиял, И молодой восторг эфирное творенье В горящие объятья принимал. Небесная, отрадно просияла, Гармонии чарующей полна; Торжественна, светла, без покрывала, Душе моей явилася она. И я люблю ее, над ней так сладко плачу, Я к ней ревнив, — она моя! И горе мне, когда тебя утрачу, Мечта высокая, прекрасная моя! При ней молчат жестокие сомненья, Мой темный путь надеждой озарен… О, оправдай ее, святое провиденье, — И брани нет, и мир преображен, И божеству мое благодаренье За жизнь мою, за день, в который я рожден; И мне ясней мое предназначенье, Доступней тайна бытия; Душа полна и сил, и упоенья!.. Не оставляй меня, отрадное виденье, Мечта высокая, прекрасная моя! <1839>
СОН{28}
Не знаю где, но помню живо, Широкий пруд и дом в один этаж; Там над водой качались тихо ивы, А у крыльца стоял готовый экипаж. С востока туча находила, И ласточка кружилась над волной, И ветер дул, и роща говорила, И рог звучал за дальнею горой. А между тем душа чего-то ожидала, Неясным трепетом вся грудь была полна; Гляжу: там девушка у входа уж стояла; Высокий стан ее мантилья обвивала, Она была прекрасна, но бледна, Кого-то ждет. Смотрю: к ней выходили Еще две девушки, в весне счастливых лет; Они, смеясь, о чем-то говорили, За ними юноша вослед. Ужели он? Черты напоминали Мне друга юности моей… Давно: давно судьбы его умчали… Но как узнать тебя, товарищ лучших дней! Лицо твое одел могильный цвет печали, А на челе следы глубокие страстей! Зачем ты здесь? Кто этот призрак нежный?.. Что он тебе? Зачем твой беглый взор Вдруг выразил и радость, и укор, И тайну ревности мятежной? Волшебница, зачем она с тобой Так холодна, так страшно равнодушна?.. Ты не замечен; ей не нужно Твоих речей; прозрачною рукой, Смотри, откинула вуаль она послушный И топит взор за дальнею горой. Зачем ты здесь? Но все сокрылись в отдаленье, И сцена новая опять в моем виденье. Вот, — где-то, — дом высокий и старинный. Тенистый сад раскинут по реке; Там вдоль аллеи темной, длинной, Идет она, с ней он, письмо в его руке. И видел я, как быстро проходили И возвращалися опять; Они о чем-то говорили, Как будто спорили, но я не мог понять. Зато в минуту их разлуки, Мне показалося, когда он говорил, Что на его устах дрожали как-то звуки, Склоненный взор был полон скрытой муки, Что он ее о чем-то все молил… Но гордая, откинув покрывало, «Напрасный труд!» — с досадой отвечала. И нет ее, и бледен он стоял, — И… мне послышалось: «Бог с вами!» — он сказал, Он на коня, он мчится в отдаленье… Но сцена новая опять в моем виденье. Ложился вечер молчаливо, Опять широкий пруд и дом в один этаж, Вновь над водой качались тихо ивы, А у крыльца стоял готовый экипаж. И я вхожу: открыта зала, Смотрю: она, опять она! Но показалось мне, теперь она страдала, Какой-то тайною была поражена, Как будто что-то потеряла… Но… может быть, каприз, иль, может быть, устала; Таилась ли любовь, была ль она больна, Я разгадать не мог. Но гости позабыты; Она сидит одна, поникнув головой, И у нее бледней ланиты Лилеи, сорванной грозой. Вдруг входит он. Вдали от ней садится, И на вопрос ее, скрепя в груди печаль, Он говорит, что едет в даль И что заехал к ним проститься. Казалось, стало дурно ей, Казалось, стон в груди едва она таила, И — странно! — от его очей Она теперь своих не отводила. О, нет! но долгий, грустный взгляд Был обращен к нему: напрасно! Он помнит все, он видел слишком ясно, И не возьмет ее из жалости наград, Не оскорбит ее тоской своей глубокой: В последний раз очей с нее он не сводил, Но этот взор без просьбы, без упрека Был неподвижен и уныл. Проходит час. Его уж провожали, Давно к крыльцу уж тройка подана, Все счастливой ему дороги пожелали, И все ушли. Одна стоит она Еще как статуя печали, И неподвижна и бледна. Зачем-то раз еще он оглянулся, Медь зазвенела, он помчал. Мне стало грустно, я проснулся, А колокольчик все звучал. <1839>
ЭЛЕГИЯ
(«С шумящим потоком, с весенней волной…»){29}
С шумящим потоком, с весенней волной Страдалица очи закрыла; Навеки, навеки, с последней борьбой Сердечные бури забыла. В минуты томленья, заботы полна, Кого-то искала очами, Какое-то имя с тоскою она Невнятно шептала устами. Чье было то имя? — понять не могли. Кого еще видеть хотела? Но подвиг окончен, и с грустной земли Далеко душа улетела! Так скоро, так рано, едва расцвела — И хладны уж перси младые! Не злая болезнь твою жизнь унесла, Нет, страсти твои роковые!.. Давно ли, о боже, на юных очах Блистали веселья безумные слезы? Давно ль над челом, в твоих черных кудрях Дышали весенние розы, Как в залах роскошных являлася ты? И вот уж увяла, как эти цветы! К кому-то ревнуя, о ком-то рыдая, Кого-то напрасно ждала… Каким-то недугом безмолвно сгорая, Ты быстро в могилу сошла!.. Но страшная тайна с тобой умерла, Прости, до свидания, тень молодая! Над гробом подруги, в раздумье стоя, Подруга слезы не роняла… Лишь бедная мать над несчастной рыдала И с воплем на труп охладелый ея Безжизненным трупом упала; Лишь кто-то один в отдаленье стоял, И жарко молился, и долго рыдал… Печально, уныло святые напевы Неслися за телом усопшия девы. Они провожают в загробную даль, Из нашей юдоли к обители вечной, Куда не доходит ни скорбь, ни печаль,— На лоно любви бесконечной. <1839>
РАЗЛУКА{30}
Пронесется ли буря мятежная И пустынную розу сорвет, Затоскуется ль горлица нежная, Как птенцов ее коршун убьет. Гибнет роза в степи одинокая, Не воскреснет поблекший цветок, Твои очи, подруга далекая. Не утешит венчальный венок. Рано высохла грудь твоя страстная, Рано взор твой веселый потух. Не на счастье любила, прекрасная, Не на радость узнал тебя друг! О, как рано с блаженством простилася — И уж столько бессонных ночей, Столько стонов во тьме утаилося, Столько пролито слез из очей!.. Его нет — не придет на свидание: Он в туманную даль полетел; Не сбылися, как сон, упования, Неизбежен несчастный удел. При прощанье, как тень над могилою, Ты стояла с поблекшим челом, Ты упала на грудь тебе милую, Ты рыдала на сердце младом. Было тяжко для друга прощание, Но по-прежнему милый ласкал, Его стоны, глухие рыдания Только ветер в степи услыхал… Отуманен тоскою глубокою, Охладел он для жизни душой, Только помнит тебя, одинокую, И что счастье погибло с тобой… Допою ли я песню печальную? Если сорван надежды цветок — Вы не куйте кольца обручального, А готовьте могильный венок. <1839>
ПЕСНЯ
(«О, как сердце вдруг запало!»){31}
О, как сердце вдруг запало! Или то была мечта? Что ж сдавило, оковало Задрожавшие уста? Иль еще страданий мало? Иль еще мой рок зовет? Иль еще в груди усталой Буря новая пройдет? Ни погибель, ни могила, Ни кинжалы, ни позор Никогда б с такою силой Не могли смутить мой взор. Так давно! Но правда ль это? Иль мне льстит лукавый день? Предо мной с немым приветом Пронеслась она, как тень! Сколько раз, ночном порою, Ты с улыбкой прошлых дней Проносилась над главою Одинокою моей! <1839>
ОБЛАКО{32}
Долу глухо, долу мрачно, — Встал туман от хладных вод, Даль небесная прозрачна, Необъятен звездный свод! На полуденной лазури Вижу облако одно; Знать, дитя протекшей бури Там блуждать осуждено. Чьей же силою гонимо, Вдаль от севера летит? Где приют для пилигрима, Где свой бег он прекратит? Отчего ж один, так мрачно, Будто дум смертельных полн, Он явился на прозрачный, Необъятный небосклон?.. И зачем пред ним в мерцанье Блещет севера звезда?.. Он затмил ее сиянье И покинул навсегда… Он понесся в даль эфира, Омрачая хоры звезд, Пилигрим в пустынях мира, В бесконечности небес! Но гляди: встает с востока Тихо чистая луна, И серебряным потоком Льет сияние она; Купол вкруг нее пылает, Озарен внезапно дол, Над челом ее играет Недоступный ореол. О луна! от мирозданья Не была прекрасней ты! Сколько дум в твоем сиянье! Сколько сладостной мечты! Сколько раз мое светило, Сколько раз со мной она, Было время, проводила Ночи чудные без сна!.. И они в молчанье ночи Быстро, трепетно сошлись, — И магические очи В облак сумрачный впились. И стоит, как очарован, И — смотрю — недвижим он, Будто страстию окован, Беглым счастьем упоен… Долго ль? Миг один! — Печально Вот уж снова вдаль помчал, Лишь улыбкою прощальной Пышный край его сверкал… И, глядя на бег крылатый По воздушному пути, Я невольно, будто брату, Говорю ему: прости! И коня остановляю, И с мечтою давних пор Я на север обращаю Отуманенный мой взор… О! когда ж туда — в дорогу?.. Там — прошедшее давно,— Там без надписи так много Мной надежд погребено!.. Не сбылись же! — обманули!.. Только сон сердечной бури Остается навсегда, Как высоко там, в лазури, Неподвижная звезда! 1838>
ЭЛЕГИЯ
(«Спокойно все…»){33}
Спокойно все, лишь ярко на лазури Светила вечные горят; Все спит; сомненья лишь не спят,— Не спит страстей неистовая буря,— Чело горит. О! в сердце мысль одна: Она, она, она мне изменила!.. Так для чего ж являлась мне она? Зачем душа на муки полюбила?.. Волшебница из звуков и лучей! С благоуханными, коварными устами, С кудрями черными, роскошными кудрями, С ланитой бледною своей! О, для чего твердила ты «люблю»? Зачем узнал тебя? Зачем все это было? Зачем, дитя, играя, отравила Ты юность гордую мою?.. Иль разлюбив, что не дала ты яду? Быть может, я б еще простил! Твой дар мне был прощальною наградой, Последней мыслию б он был. О, как тебя хочу я ненавидеть!.. Как ненавижу и… люблю! <1838>
ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА{34}
Звездой любви тебя именовали; Жрец Пафоса тебя боготворил; И девы юные восход твой выжидали: Звезда надежд моих, — звезда младой печали, Опять твой бледный луч закат осеребрил! Светило тихое любви и вдохновенья, Знаком мне твой привет под ризою ночей! И снова темное и грустное волненье В душе проснулося моей; Как будто хочет вновь понять она значенье Твоих задумчивых, серебряных лучей! Звезда любви моей, тебя затмили тучи!.. Вперед, хоть без надежд! — не все же жизнь взяла: Да, жизнь; она могла терзать меня, измучить, Но задушить, покамест, не могла… Прости, звезда любви, прелестное светило! <1839>
ПАЖ ГЕНРИХА ВТОРОГО{35}
Баллада Il nе se trouvait qu" un page