Зачем зовешь ее: «Бесстрастная: Она, как мрамор, холодна!» Узнай: душа ее прекрасная Для сильной страсти рождена, Для слез любви, для упоения, Для нежной пламенной мечты… И — благодатное видение — Она явилась на мучение В юдоли хладной суеты. Враждебным роком увлеченная (Цветок, взлелеянный в тиши!), Она любила, упоенная, Всей бурной силою души: В младой груди, кипящей страстию, Сказалась тайна бытия; Душа доверилася счастию, Душа прекрасная ея! О, как она любила пламенно, Боготворя свой идеал!.. . . И все надежды пылкой младости Несла ему, всю жизнь свою, За миг единый полной радости, За звук чарующий: люблю! И все свои молитвы чистые, Обеты сердца своего — За кудри темные, волнистые, За речи сладкие его! Как рассказать ее страдания, Тоску любви, померкший взор, Когда погибли упования, Свершился страшный приговор? Но вот, среди толпы ликующей, Где все и блещет, и кипит, Она явилася горюющей И хладным мрамором стоит! Мой друг, прочти ее страдания, Вглядись в печальные черты: В них нет земного ожидания, В них нет чарующей мечты! На них следы тоски глубокие, Ночей мучительных печать, На них желания далекие, Загробной жизни благодать! <1835>
ПЕСНЯ
(«Взгляни, мой друг…»){10}
Взгляни, мой друг, — по небу голубому, Как легкий дым, несутся облака: Так грусть пройдет по сердцу молодому, Его, как сон, касаяся слегка. Мой милый друг, твои младые годы Прекрасный цвет души твоей спасут; Оставь же мне и гром, и непогоды… Они твое блаженство унесут! Прости, забудь, не требуй объяснений… Моей судьбы тебе не разделить… Ты создана для тихих наслаждений, Для сладких слез, для счастия любить! Взгляни, взгляни — по небу голубому, Как легкий дым, несутся облака: Так грусть пройдет по сердцу молодому. Его, как сон, касаяся слегка! <1835>
ЗВУКИ{11}
Они уносят дух — властительные звуки! В них упоение мучительных страстей, В них голос плачущей разлуки, В них радость юности моей! Взволнованное сердце замирает, Но я тоски не властен утолить: Душа безумная томится и желает И петь, и плакать, и любить! <1835>
ГРУСТЬ{12}
Какая-то разгневанная сила От юности меня страданью обрекла: Огнем страстей мне сердце воспалила, А сердцу счастья не дала! Как утолить неспящие волненья? Какая смертная возможет разделить Моей души весь пламень упоенья И равною любовию любить? <1835>
ОНА…
(«Как радостен отцу возврат младого сына…»){13}
Как радостен отцу возврат младого сына, Цветущего и нежного душой; Как сладостен оаз[104] для сердца бедуина[105], С зеленой пальмою, с прохладною струей; Так ты мне жизнь и рай, оаз прелестный мой! Ко мне, ко мне, ты — с чудными очами, С благоуханными устами, С темнокудрявой головой! О! где мой гимн творцу за все его награды? Нет, никогда отца не радовал так сын, Нет, никогда под деревом прохлады Так сладко не дышал пустынный бедуин! О, никогда!.. <1835>
К ***
(«Она бежит играющих подруг…»){14}
Она бежит играющих подруг, Она грустна; ей скучен их досуг, Их игры резвые, их смех и разговоры Про юношей, про танцы, про наряд, Ее глубокие, задумчивые взоры О тайной страсти говорят… Кто ж юноша? Где он теперь? Давно ли?.. Но нет, таи, прекрасная, таи Тоску сердечныя неволи, Мечты любимые твои! Таи! Холодный свет святого не оценит, Толпа мертва для чувства и страстей, Завистливо душе твоей изменит Коварная подруга юных дней! Но здесь один знаком с мятежными страстями, И тайна дум твоих от взоров не ушла: Он знает, отчего под темными кудрями, На мраморном челе забота налегла; Он знает, отчего ланиты погасают, Какою тайною закованы уста, Что взоры грустные кого-то ожидают И отчего тиха, безмолвна красота. Ты помнишь песнь любви с заветною мольбою, При шумном говоре собравшихся гостей? Как вся страдала ты!.. Твой взор блеснул слезою!.. Он видел всю игру взволнованных страстей… Он видел и молчал, ревнивый и мятежный, В душе его прошла жестокая борьба… Но он — поверь! — молил и пламенно, и нежно, Чтоб все прекрасное дала тебе судьба! <1835>
«О! есть пронзительные стоны!»{15}
О! есть пронзительные стоны! То крик страдающей души, То вопль ужасный Дездемоны В глухой, полуночной тиши… О! стоны те — глубоки, бесконечны! Им внемлют небо и земля; Они на суд зовут тебя, о вечный, Податель грозный бытия! 1835
ПЕРВЫЙ ВЫЕЗД{16}
Может быть, в кругу прелестных Полек ветренных, младых. Чаровниц мне неизвестных Позабудусь я на миг. Говорят, они опасны, Как небесная гроза, Их движенья сладострастны, Страшны черные глаза. О, когда б они умчали, Как живой поток весны, Все сомненья и печали, Все несбывшиеся сны! Знаю, жизнь не обновится, От недуга не спастись, Дайте ж миг мне позабыться, В шумных танцах унестись! Столько лет в борьбе мятежной! Я, как схимник, одичал; Не внимал речам я нежным, Белых рук не целовал! 15 октября 1837 года
ВОЗВРАТ{17}
Мчусь домой. — Ах! в зимни вьюги, Сколько раз я мчался к ней!.. Вот у ней, в домашнем круге… И я с бледныя подруги Не свожу моих очей… Вот стоит в дали пустынной С белой розою в кудрях. Я целую локон длинный… Как она любила сильно! Сколько жизни в прошлых днях! Сны мои!.. Там, помню, ивы Зеленелись над водой… В первый раз она ревнива… Вдруг чуть слышно, боязливо Обвила меня рукой. О, довольно!.. нет, тоскою Сердце сжалось, боже, вновь, Смутный взор дрожит слезою. Над усталой головою Веет давняя любовь. Да, недаром ты любила; Все взяла ты у меня! О, ты дорого любила; Ты навек мне погубила Цвет и прелесть бытия!.. И зачем уж в сновиденьи, Призрак милый, пролетишь, Обольстишь воображенье, Лишь на миг уединенье, Светлый ангел, озаришь?.. И не так ли засияет Над гробницею луна? Мрамор, вспыхнув, оживает, — Но блеснет — и исчезает В темном облаке она… Все прошло!.. 1837, октября 15
ПЕСНЯ
(«He гляди поэту в очи…»){18}
He гляди поэту в очи, Не внимай его речам, Убегай, как призрак ночи, Недоступная мольбам; Не буди его желаний, Жизнью, другом не зови; Ты страшись его признаний И не верь его любви… Не желай с ним тайной встречи, Разговор его — беда… Обольстительные речи Очаруют навсегда. Распусти же покрывало Над пылающим лицом, Крупным жемчугом, кораллом Слух завесь перед певцом! Но душа твоя желает, — И любимец твой вошел… Над челом его играет Вдохновенья ореол. Ты с улыбкою встречаешь, Унеслась твоя печаль, Ты речам его внимаешь, Опершися на рояль. Берегись, перед тобою Обольстительный певец. Он к ногам твоим с мольбою Бросит гордый свой венец; Берегись, его объятья Стан покорный обовьют. Ты погибнешь… но проклятья Светлых дней не приведут!.. Не приколешь, дева, розы Над кудрявой головой — Побегут, как жемчуг, слезы По ланите молодой… Он тебе дороже мира, Но любимец твой исчез — И уж нового кумира Жадно просит у небес! <1838>
ДУМА{19}
Она была его единым вдохновеньем, Младой любви страдальческим венцом, Она одна, с слезами и томленьем Боготворимая задумчивым певцом… Для ней он был готов лететь на поле битвы, Когда нахлынули от запада враги, В восторге петь прощальные молитвы И весть на брань отмстителей полки. Для ней бы он надел одежды пилигрима И обувь странника и — рыцарь молодой — Пошел бы в дальний край, к полям Ерусалима, Чтоб только выполнить обет ее святой… И как бы пламенно певец об ней молился! Об ней бы думая, под пальмой отдыхал, И снова бы на полночь возвратился, Благославение возлюбленной сказал. Принес бы ей фиал со влагой Иордана, Над коим некогда гремел Иеговы[106] глас, — И странника чарующий рассказ Для ней бы слаще был и гуслей, и тимпана. А он замолк — любимый наш певец, Расстался с звонкою цевницей, Повесил он лавровый свой венец Над хладною, печальною гробницей. Не спрашивай, зачем он не поет: Увы! мой друг, она его любила… Он кончил песнь; она его зовет… А проводник туда — могила. <1838>
ПЕСНЯ
(«Прочь, прочь, ни слова!»){20}
Прочь, прочь, ни слова! Не буди, что было: Не тебя — другого В жизни я любила… Мой ангел милый — Он не дышит боле; Он лежит в могиле На кровавом поле, Увяла младость, Такова ль была я? Ах, на что мне радость! И зачем жива я!.. Лишь им дышала, Лишь ему клялась; С ним я все узнала… И как жизнь неслася! В тени черешен, В тишине глубокой, Кто так был утешен На груди высокой?.. Наш край спасая, Но тая разлуку, Он стоял, рыдая, — Молча сжал мне руку. Прочь, прочь, ни слова! Не буди, что было: Не тебя — другого В жизни я любила! <1838>
ЭЛЕГИЯ
(«Когда порой, свободный от трудов…»){21}
Когда порой, свободный от трудов, Свободно я дышу под небом полуночи, Когда Альдебаран[107] горит мне прямо в очи, А с севера идут громады облаков; Чело восторг обнимет, как и прежде, Воображение, мой демон, загорит, И что-то схожее на давнюю надежду, На стон, на вздох любви, во мраке прозвучит, Тогда я чувствую, как быстро набегает Слеза тяжелая, невольная слеза; Уста без слов дрожат; душа живей страдает, И долго, долго в даль глядят мои глаза… Есть имена — увы, магические звуки!.. Каким волнением им вторит грудь моя! Есть образы в душе, — и с ними нет разлуки, — Светила бледные в тумане бытия, Святые, милые!.. <1838>
САРА{22}
Посвящается Николаю Гер. Черемисинову