— От мужиков никакого проку, они только обуза. Я пойду сама!
— И я, — подхватила Илона.
Вот же бабы проклятущие. Сами лезут под пули и его подталкивают.
— Стоять! — зашипел Чепрага, схватив Илону за руку. — Надо ж было мне с вами, дурищами, связаться!
— Не смей обзывать, — возмутилась девушка.
— Заткнись! Меня слушать! Командовать буду я, — заявил Чепрага. — Бегу первым. Вон до той елки, третьей от края. Залегаю. Пока не махну рукой, вы — ни с места, а как сигнал дам — пулей вперед. И зигзагом, зигзагом...
— Понятно, — кивнула Матвеева. — Ты в Афгане воевал?
— Не имеет значения, — отмахнулся Чепрага. — Я пошел.
Сержант напружинился, подобрался и ринулся вперед. Он мчался стремительно, пригибаясь и петляя, — так научила его война. Пули вспороли асфальт позади, когда старшина всей тяжестью могучего тела рухнул под ель. Толстенный ствол и густая хвоя защищали надежно, но Чепрага не дал себе расслабиться. Выбрав позицию поудобней, вскинул автомат. Успел засечь окна в здании напротив, блеснувшие вспышками выстрела, и дал по ним несколько очередей. Тут же взмахнул рукой, подавая женщинам сигнал.
Надо отдать им должное, бежали бабоньки споро, выделывая кренделя, подпрыгивая, виляя из стороны в сторону, а Чепрага стрелял по окнам короткими очередями, прикрывая, спасая, защищая. Кого, он и сам не знал. Может, Агнешку?..
— Спасибо тебе, парень, — тяжело отдуваясь, сказала Матвеева, когда все трое оказались в пустом вестибюле горсовета. — Кабы не ты, могли бы не добраться. Что делать будешь теперь?
— Ну и хитрая ты баба, Нина Ивановна, — невесело улыбнулся Янош. — Назад у меня пути нет, боеприпасы на исходе. Но есть одно непременное условие...
— Говори прямо, — потребовала Матвеева.
— Прямее некуда. Пусть меня ваши дезертиром не обзывают и в диверсанты не записывают, а то я за себя поручиться не смогу.
— Гордец, однако, — сказала Матвеева. — Все мужики много о себе понимают. Но ты мое расположение делом заслужил. Идем, поручусь за сержанта Чепрагу перед председателем горсовета. Лично поручусь!
11
Город горел. Полыхали многоэтажки, массивные заводские корпуса, магазины, больницы, школы. Сидя в машине, стоящей в укрытии, Михаил с содроганием наблюдал за ужасающей картиной. Такое варварство невозможно было осмыслить. Настоящий фашизм!..
Вдоль тротуаров валялись трупы. Их некому было убирать. Выход из дома грозил пулей. К пулеметным очередям, прошивающим улицы, прибавился огонь снайперов, засевших на верхних этажах зданий. Ими был застрелен пацаненок, перебегавший улицу с булкой хлеба в руках. Парнишка упал у дверей дома, попытался встать и был добит вторым выстрелом...
Второй день воевал Михаил Обут в составе батальона Носенко. Бои шли с переменным успехом. Вначале противник, применив массированный огонь артиллерии и бросив до десяти единиц бронетехники, потеснил их на самую окраину. Ночью подполковник Носенко поднял гвардейцев в контратаку и вернул утраченные позиции. Утром подразделения армии Молдовы снова попытались продвинуться вперед, чтобы прижать батальон к Днестру, но все атаки в течение дня были отбиты с большими для них потерями. К вечеру наступило затишье. Женщины из Тирасполя, собрав по домам продукты, привезли гвардейцам еду. Михаилу достался кусок пирога с капустой. Он уплел его за минуту и воскликнул:
— Вкуснотища невероятная!