Все, кому была небезразлична судьба нашей студии, радовались вместе с нами и были уверены в успехе будущего спектакля. Увы, он так и не увидел огней рампы. Мы упустили такой потрясающий шанс.
Стыдно. Горько. Обидно.
До сих пор.
Когда Ларионов принес свою пьесу, полным ходом шли репетиции спектаклей «Разбойник» и «Право на жизнь». Были сделаны декорации, при интенсивной работе уже через месяц-полтора могли состояться премьеры. Но после читки «Колумбов» было решено на общем собрании заняться Ларионовым, а Чапека и Десницкого отложить.
Итак, к какому же результату мы пришли? После трех месяцев работы спектакль был закрыт.
Пьесу С. Ларионова я поставил в том же клубе на Лубянке несколькими годами позже. После развала «Экспериментальной студии» Арцимович предложил мне возглавить драматический кружок. Я возглавил и решил вернуть долг Сереже Ларионову, с которым мы стали друзьями. Поставил я «Колумбов» на той же сцене, на которой мы мечтали создать свой театр. Каравеллу построили из ящиков, найденных в овощном магазине на Сретенке, костюмы были собственные, те, что носили ребята в жизни, вместо оркестра звучали дешевенькие гитары. Музыку ребята сочинили сами. Слабость музыкального оформления спектакля полной мерой компенсировалась неукротимым желанием пацанов и девчонок зажечь зрительские сердца чувством свободы! Они мечтали и играли свободно, наотмашь!
После прекращения репетиций «Колумбов» судьба предоставила нам еще один шанс. Не помню уже, кто и при каких обстоятельствах познакомил нас с М. Сагаловичем, но встреча с ним обещала нам многое. Максим был вдовцом известной в те годы, а сейчас, как пишут в Интернете, «справедливо забытой» писательницы Галины Николаевой, роман которой «Битва в пути» был бестселлером хрущевской поры. Во МХАТе В.Я. Станицын и В.К. Монюков поставили одноименный спектакль с М.Н. Зиминым в роли Бахирева. Потом В. Басов начал снимать фильм, где главную роль сыграл Михаил Ульянов. Роль Бахирева сделала его главным социальным героем советского кинематографа.
Муж Николаевой, Макс Сагалович, не был известным литератором. Я услышал его имя в тот момент, когда впервые пожал ему руку при знакомстве. Пьеса «Тихие физики», которую он предложил нашему вниманию, явно была написана не без участия покойной жены, хотя на титульном листе ее имя отсутствовало. А начиналось все опять очень заманчиво.
Читка состоялась на квартире вдовца классика советской литературы. Галина Николаева предпочитала ампир сталинской поры. Топорный гарнитур повторял своего собрата из кремлевского кабинета вождя всех народов, Видимо, это создавало для певицы хрущевской оттепели неповторимую атмосферу непрекращающейся «битвы в пути».
Сагалович принимал нас в роскошном бархатном халате. Выглядело это импозантно, но весьма странно. На журнальный столик небрежно брошены иностранные журналы, среди многоцветья соблазнительных обложек с красотками тосковала початая бутылка виски. Рядом – бутылка «Нарзана» и одинокий хрустальный стакан. В то время советские люди не знали, что такое «Black and White», и хотя среди артистов «Экспериментальной студии» было немало любителей алкогольной продукции, но в данной обстановке никто не решился проявить инициативу и попросить второй стакан. Уроки княгини Волконской на занятиях по «манерам» не прошли даром. Мы получили отменное воспитание.
Сагалович читал ужасно: то начинал завывать, то надолго замолкал, и вслед за воем наступала многозначительная пауза… Чтобы не дать нам расслабиться, драматург внезапно переходил на шепот, и мы пытались угадать, что он там прошипел? Но, несмотря на титанические усилия автора, испортить впечатление от пьесы ему не удалось, «Тихие физики» вызвали у нас интерес. Фильм «Девять дней одного года» уже вышел на экран, но одной лентой исчерпать такую тему невозможно, к тому же многие моменты пьесы Сагаловича были настоящим откровением. Будущая премьера обещала стать сенсацией, и многие, в том числе я, вожделенно потирали ладошки. Тем более что постановочная бригада спектакля тоже собралась внушительная.
Художники – Олег Целков и Эрнст Неизвестный. Оба присутствовали на читке и в конце ее даже показали нам «почеркушки» будущих декораций. Наброски произвели на всех серьезное впечатление. Одно то, что два выдающихся художника нашего времени объединили свои усилия и собирались выступить в качестве сценографов, обещало явиться событием в театральной жизни Москвы. Композитор – В. Высоцкий. Он уже начинал обретать славу, и появление артиста в столь непривычной роли выглядело весьма эффектным ходом. Специально для «Тихих физиков» Володя написал песню «Тропы еще в антимир не протоптаны». Она должна была стать лейтмотивом спектакля. Одним словом, задумка постановки пьесы М. Сагаловича выглядела более чем убедительно.
Чтобы поближе познакомиться с обстановкой, в которой разворачивалось действие пьесы, и с прообразами героев, мы отправились на место действия – в Дубну. После размещения в роскошной по тем временам гостинице мы были приглашены в гости к одному из выдающихся физиков «на пельмени». Никогда бы не подумал, что светила современной науки выглядят подобным образом. Оказалось, великие ученые совершенно не похожи ни на профессора Полежаева, ни на тех персонажей, которые время от времени мелькали на экранах советских кинотеатров.
Встретил нас молодой человек. Стройный, высокий, с пронзительно прозрачными голубыми глазами, он скорее походил на героя-любовника, на завсегдатая танцевальных площадок, чем на ученого-ядерщика. «Физик-теоретик Кадышевский, – представил нам его Сагалович. – Кандидатскую защитил еще в средней школе, а сейчас уже доктор математических наук. Я не ошибаюсь?» «Доктор» только махнул рукой.
Сам хозяин квартиры на кухне забрасывал в огромную алюминиевую кастрюлю с кипящей водой пельмени собственного производства. Аромат стоял такой, что у всех началось обильное слюноотделение. Руки повара были перепачканы мукой, поэтому он протянул Сагаловичу, вместо ладони, локоть. «Без трех минут лауреат Нобелевской премии Тяпкин!» – торжественно провозгласил Сагалович. «Не может быть!» – чуть не вырвалось у нас. Человек с такой, мягко говоря, странной фамилией не может быть «без трех минут лауреатом». К тому же весь его облик говорил: перед нами кто угодно, только не ученый. Невысокого роста, невзрачный человечек, которому можно было дать и 30, и 50 лет. Настоящий «Ляпкин-Тяпкин». Пестрый сатиновый фартук добавлял ему особый гоголевский колорит.
Пельмени оказались вкусными, водка – холодной. Первая встреча с ядерным будущим страны превратилась в обжираловку. Будущий лауреат родился и вырос в Сибири, и его продукция разительно отличалась от упакованных в картонные коробки «Сибирских пельменей», которые продавались во всех «Гастрономах». Успех тяпкинской кулинарии был полным, и еще два, а то и три раза из кухни на стол выставлялась дымящаяся добавка.
О серьезных вещах не говорили. Пели песни, читали стихи. Тяпкин оказался знатоком анекдотов, которые рассказывал мастерски. Все буквально катались от хохота.
Кадышевский то ли шутя, то ли всерьез рассказал, что женщину, на которой женился, он вычислил. Ему понравилась одна сокурсница. Они не были даже знакомы, но он произвел необходимые расчеты и предъявил их своей избраннице. «Видите, сопротивляться бесполезно. Мы все равно поженимся». И добился-таки своего! Через два месяца они сыграли свадьбу.
Женщин в нашей компании на этот раз было немного, но на мою Светлану он произвел сильное впечатление. Особенно чуть позже, когда после трех или четырех рюмок взял в руки гитару и спел несколько песен, как мне кажется, собственного сочинения. «Какой потрясающий парень!» – восторженно повторяла моя жена.
И в этой непринужденной атмосфере радушного российского застолья, как мне кажется, рождалась стилистика будущего спектакля, его сокровенная интонация.