Так состоялось мое назначение на должность заведующего репертуарной конторой. Но это карьерное назначение было ничто в сравнении с тем, что у меня появилась реальная возможность получить одну из трех квартир, которые были предоставлены Моссоветом Художественному театру! Ура!.. «Лед тронулся, господа присяжные заседатели!»
Аленка была счастлива, когда узнала о моем назначении на должность и особенно о разговоре с Ануровым. Реальность получения квартиры была крайне высока: ведь, если мне будет отказано в предоставлении жилплощади, я тоже могу отказаться от места заведующего репертуарной конторой и руководство театра оказывалось в очень сложном положении. Так что все козыри были у меня на руках. И в конце концов в самом начале декабря местком принял решение о выделении двухкомнатной квартиры семье Десницкого и Кондратовой. Потом мы сильно потрепали свои нервы перед заседанием депутатской комиссии Моссовета, и только в конце января я получил на руки смотровой ордер. Таким образом, процесс получения квартиры растянулся на два с лишним месяца.
Кто-то может посмеяться надо мной, мол, квартирка, которую предоставил тебе Художественный театр, крохотная: две комнаты площадью всего лишь 17 и 13,4 кв. м. Ну и что? Ведь две комнаты! Не одна! К тому же приплюсуйте 9-метровую кухню, просторный коридор, ванную комнату площадью не менее 5 кв. м и, наконец, лоджию! Конечно, назвать дворцом нашу «двушку» нельзя, слишком нескромно получится, но лично для меня это были самые настоящие апартаменты! А какой вид из окна! Прямо по курсу Белый дом и верхняя половинка гостиницы «Украина», внизу под окнами – заросший кустарником и деревьями двор Польского Посольства, а чуть дальше сквер, в котором стоит памятник Шота Руставели и особняк, где творит величайший скульптор современности Зураб Церетели. Так что можете смеяться, можете иронизировать и даже издеваться надо мной, но я влюбился в свое новое жилище! Влюбился по-настоящему, с первого взгляда и на всю жизнь!
Сколько светлых, прекрасных минут я испытал в этих стенах! Сколько тяжких ударов и бед довелось пережить здесь! Вот почему оно так дорого мне, и я ни за что не променяю его на самый роскошный дворец!
Бог, дом, семья – вот три столпа, на которых зиждется существование каждого отдельного человека в этом мире. Так должно быть! Лишенный хотя бы одного из этих трех компонентов – калека. Особенно мне жалко тех, кто сознательно или из-за душевной лени лишает себя и близких своих веры в Бога. Каким чудом таким «храбрецам», лишенным защиты Спасителя нашего, удается выжить посреди ненависти и злобы века нынешнего, не представляю. Точно так же не могу постигнуть
смысла земного существования индивидуалиста, лишенного семьи. Для кого и зачем он живет? Получив квартиру на Тишинке, я стал вполне человеком: теперь у меня была семья, был дом, а на стены в большой комнате я повесил иконы Спасителя, Казанской Божией Матери и великомученика и целителя Пантелеимона, доставшиеся мне в наследство от Александры Сергеевны – тетушки по отцовской линии. Впервые в моей жизни!
Теперь мне предстояли неизбежные, но такие приятные хлопоты по обустройству нашего дома. Из мебели у нас с Аленкой имелись в наличии следующие предметы: раздвижная тахта, детская кроватка, обеденный стол, ящик для постельного белья, тумбочка, небольшой сервант, купленный в комиссионном магазине на Преображенке, и четыре складных стула, которые нам подарила Катя Васильева на новоселье. Из предметов домашнего обихода: дешевенький обеденный сервиз, разнокалиберные чашки, три кастрюли и две сковородки. Все остальное надо было приобретать заново. Денег, как всегда, не было, но мы не унывали: моя новая должность в театре позволяла мне без проблем занимать деньги у состоятельных коллег. Все хотели иметь хорошие, дружеские отношения с заведующим репконторой. Моим главным кредитором стал А.А. Калягин. Ни секунды не колеблясь, он одолжил мне 1000 руб. За что я ему бесконечно благодарен. В то время это были очень приличные деньги.
Прежде чем перевезти моих девочек из Ивановского на Тишинку, я повесил в большой комнате шторы, для чего купил в хозяйственном магазине стремянку, зная, что она пригодится мне в дальнейшем. В «Детском мире» в отделе «Умелые руки» присмотрел алюминиевые кронштейны для полок, в строительном магазине на Варшавском шоссе приобрел несколько листов ДСП и для начала сделал из этих материалов полки для кухонной посуды. Кстати, они прослужили нам, по-моему, не меньше пяти лет. А летом во время отпуска я планировал соорудить в коридоре стенной шкаф из ДСП. Должность моя не позволяла тратить много времени на обустройство квартиры, целый день я проводил в театре, поэтому приходилось работать урывками, выкраивая 2–3 часа в основном по вечерам. Это оттягивало наш окончательный переезд, но Аленка понимала, я делаю все, что в моих силах, и не сердилась на меня.
Мы въехали в нашу квартиру 28 февраля 1983 года. А ведь это могло произойти значительно раньше.
Если бы после премьеры «Иванова» я наплевал на свое самолюбие и принес бы Олегу Николаевичу бутылку водки!.. Если бы в 80-м согласился помочь ему и стал ассистентом режиссера в «Чайке», а на худсовете при обсуждении готового спектакля не высказал бы нескольких пустяковых замечаний! Ах! Если бы!.. Вполне вероятно, жизнь моя в театре сложилась бы совсем по-другому, и кто знает, кем бы я был сейчас! И вдруг страстно захочется повернуть время вспять и все исправить! Ан поздно. Еще раз пройти уже пройденным путем нам не дано!
В такие минуты горьких сожалений жена моя любит повторять: «Зачем понапрасну мучить себя? Все в руках Божиих». Действительно, Иисус сказал апостолам: «Без меня не можете ничесоже». И я не спорю, Боже упаси!.. Мы призваны исполнять волю Его и следовать путем, Им для каждого из нас предначертанным. Но это отнюдь не означает, что человек как личность абсолютно безволен, что он лишен возможности влиять на свою жизнь и судьбу. «Все в руках Божиих, а ты тут ни при чем» – так, что ли? Очень удобная позиция для людей ленивых и равнодушных. Следуя такой примитивной логике, даже убийца может оправдать свое преступление: «Это не я. Это случилось по воле Божией!»
Но это не так, это совсем не так!
Господь не отнимает у нас нашей воли, не превращает нас в безвольных марионеток, не творит нашу жизнь без нашего участия. Его слова следует понимать в том смысле, что только с Божией помощью у нас возникает возможность выбора, а мы уже сами вольны поступить так, как считаем нужным. В этом, как мне кажется, заключена высшая мудрость Божественного участия в нашей земной жизни. Конечно, на этом пути тоже возможны заблуждения и ошибки, но если ты живешь с Богом в душе, риск ошибиться весьма ничтожен.
Не могу однозначно ответить на вопрос, прав ли я был, став не только и даже не столько артистом, сколько начальствующим лицом? Безусловно, если бы я не согласился занять эту должность, я бы еще очень долго ждал своей очереди на квартиру. Может быть, даже несколько лет. Значит, с житейской точки зрения я поступил весьма разумно. Ну а если взглянуть на эту проблему в творческом плане? Что тогда?
Дело в том, что любую официальную должность в театре, как правило, занимают артисты, у которых по разным причинам не сложилась актерская судьба. Например, директор МХАТа Ануров закончил актерский факультет театрального училища имени Щепкина, но очень скоро понял, что сияющих вершин славы всенародно любимого артиста ему не достичь, и, как умный человек, переключился на общественную работу, которая позволяла всякому человеку, имеющему голову на плечах, сделать карьеру на административном поприще. Виталий Семенович поначалу стал комсомольским активистом, потом партийным функционером и потихонечку, шажок за шажочком, добрался до кресла начальника Управления культуры Мосгорисполкома. Конечно, должность не ахти какая, но, согласитесь, гораздо выгодней и престижнее получать приличную зарплату, ездить за границу на международные фестивали в качестве официального представителя советского театра, отдыхать в престижных санаториях и получать спецпаек, нежели быть статистом и выходить на сцену только для того, чтобы сказать: «Кушать подано!»
Такая перспектива меня не устраивала. Я прежде всего считал себя артистом. И, простите за нескромность, хорошим артистом. С удовольствием играл свои роли в спектаклях текущего репертуара и был бы очень рад увидеть свою фамилию в приказе о распределении ролей в какой-нибудь интересной пьесе. Справедливости ради следует сказать, что в то время я был занят в спектакле, который ставил во МХАТе Марк Розовский. В пьесе Питера Шафера «Амадей» я должен был сыграть директора театра Розенберга, но роль мне не нравилась, и я, сославшись на то, что обязанности начальника репконторой не оставляют мне свободного времени для репетиций, сам себя снял с этой роли. А ждать, что мне будет предложена другая более интересная работа, не приходилось. В глазах Ефремова я сознательно перешел в разряд театральных клерков и, таким образом, перестал быть артистом. Почему? Из-за чего? Я никак не мог найти ответа на этот вопрос, страшно мучился, места себе не находил и только сейчас понял, что же тогда случилось со мной.
Я наивно полагал, что новая должность не может, не должна зачеркнуть все то хорошее, что было сделано мною за 18 лет работы в театре, и совершенно искренне недоумевал, когда чувствовал: отношение артистов ко мне изменилось. Мне казалось, я остался таким, каким был всегда, но подавляющее большинство труппы стало смотреть на меня другими глазами. Для них я превратился в человека пятого этажа, то есть в одного из «них». (На пятом этаже размещалось все руководство театра.) А я по недомыслию своему так и не сумел стать для «них» своим. Все полтора года, что я находился «у власти», между мной и обитателями пятого этажа сохранялось и крепло состояние внутреннего отчуждения, преодолеть которое я, честно говоря, не пытался. И еще одно серьезное обстоятельство мешало мне. Я признавал только этику Станиславского, в которой на первое место всегда, при любых обстоятельствах ставятся интересы дела. Однако некоторые популярные артисты, лишь недавно ставшие известными благодаря телевидению и кинематографу, во главу угла ставили свои личные интересы. Я был противником такого потребительского отношения к театру, как мог, боролся с такими «звездами» и в результате нажил влиятельных врагов, которые смотрели на меня как на человека, посягнувшего на их благополучие. Безусловно, о себе забывать ни в коем случае не следует, но все же главным для каждого члена труппы Художественного театра должен быть театр, в котором ты не работаешь, а которому ты служишь.
Но это, как говорится, в мечтах, а на деле наша труппа после ухода из жизни основателей жила, подчиняясь не тем этическим нормам, которые провозгласил Станиславский, а тем правилам внутреннего распорядка, который втихомолку установили в театре «старики» второго поколения. Во МХАТе во все времена существовали три категории актерского состава, и у для каждой из них была выработана своя этика. Первая категория: так называемая «элита», куда входили все народные и те из артистов, которые не имели звания, но были немыслимо популярны благодаря кинематографу. Вторая категория: «середняки». В ней пребывали те, кто пока не удостоился быть причисленным к сонму избранных. И наконец, последняя категория: актерская «чернь», то есть вчерашние студенты, артисты, играющие массовки и маленькие эпизоды. Эти даже чихнуть не смели. Малейшее нарушение дисциплины моментально наказывалось. За пятиминутное опоздание на репетицию – выговор, за повторное нарушение – строгий выговор и лишение квартальной премии, а за особо «тяжкое преступление» – «строгач» с предупреждением.
Вторую категорию артистов наказывали избирательно. Кого-то «по понятиям», кого-то по пристрастиям, а кого-то просто так, не объясняя, почему и зачем: «Ну, не нравишься ты мне!.. Не нравишься!» Такое положение всех устраивало и особого недовольства никто не выказывал.
В исключительном положении находились артисты, постоянно снимающиеся в кино и потому необыкновенно популярные. Эти «небожители» разрешали себе практически все: и на репетицию опоздать, и на съемки без спросу уехать, и от роли отказаться, и потребовать, чтобы вместо них ввели в спектакль второго исполнителя, и так далее, и тому подобное. Для них никакой дисциплины не существовало: зав. труппой и зав. репконторой на цыпочках перед ними стояли: «Чего изволите?..» Такой порядок возбуждал глухое недовольство многих актеров. Тем более что ведущие «старики» ничего подобного себе не позволяли. Невозможно представить, чтобы Зуева, или Ливанов, или Кторов, или Болдуман позволили себе проявить неуважение к партнерам, своим наплевательским отношением оскорбить театр, в котором они служат. Именно служат, а не работают. Борис Николаевич Ливанов утверждал, что это самая главная и, по сути, единственная привилегия артистов, ибо все население нашей страны