Алена с ужасом смотрела на меня: «Что я должна сделать? Повтори. Мне кажется, я что-то не так поняла…» Не знаю, какая муха меня укусила, но мне вдруг захотелось разыграть ее. Осторожно обняв жену за плечи, я начал издалека: «Помнишь, что ты мне говорила во время наших вечерних прогулок по заснеженному Тверскому бульвару?» Лена пожала плечами: «Я много чего говорила». – «Но что ты повторяла чаще всего?» – настаивал я. Она рассердилась: «Перестань играть со мной в какую-то непонятную игру! Лучше скажи, кто только что позвонил и зачем ты вызвал машину из театра?» – «Сейчас скажу, не спеши. Просто хочу тебе напомнить, что ты все время повторяла: „Это ужасно, но после рождения ребенка я вернусь на сцену не раньше чем через 2–3 года, когда Верочка немного подрастет". Помнишь?..» – «И что из того?» Я нежно погладил ее руку: «Тебе придется сделать это значительно раньше». – «Что именно?» – «Вернуться на сцену. Сегодня вечером ты опять сыграешь свою любимую роль – Шурочку…» – «Что?!» – Аленка была потрясена. «Имей в виду, – поспешно сказал я, – машину за тобой уже выслали. Отступать некуда». Но жена моя не собиралась сдаваться: «Ты с ума сошел!.. Куда я дену Верочку? Об этом ты не подумал!» Я улыбнулся: «Не надо ее никуда девать, мы поедем в театр втроем».
Немую сцену, которая последовала вслед за этими словами, описать я не в состоянии – таланта не хватает, но, поверьте, она была не менее выразительна, чем знаменитый финал «Ревизора».
Уже сидя в театральной «Волге», которая мчалась по шоссе Энтузиастов в сторону центра, и прижимая к груди кулек, в который была завернута наша дочка, Аленка очень выразительно хмыкнула и медленно проговорила: «Так вот зачем тебе понадобилась чистая простыня!..»
Наш путь от подъезда служебного входа до гримерной Кондратовой на третьем этаже был похож на торжественное триумфальное шествие маленькой принцессы, вернувшейся после долгого отсутствия в родные пенаты. Все, кто попадался нам навстречу, сторонились, уступая дорогу, и приветливо улыбались, растягивая рты от уха и до уха. А в самой гримерной нас уже ждали те, кто по роду деятельности готовит актрис к выходу на сцену: лучшая Аленкина подруга в театре, замечательный гример Ирочка Сухарева, а также все костюмеры женской стороны в полном составе – всем хотелось посмотреть на нашу новорожденную. Радостным восклицаниям и бурным проявлениям восторга в этот вечер, казалось, не будет конца!.. Верочка всем очень понравилась, и все единодушно заявили, что она поразительно похожа на меня. Опять – «вылитый Десницкий»! Не понимаю, как ухитряются некоторые люди, особенно женщины, уловить в новорожденном сходство с кем бы то ни было. Мне представляется, все груднички на одно лицо. Как японцы или китайцы для нас, европейцев. А уж если и похожи они на кого-то, так это конечно же на Владимира Терентьевича Кашпура. Такое уж лицо у него – младенческое.
Но вот наступил самый ответственный момент – примерка костюмов!
Как Кондратова боялась надеть первое платье! Почему-то она была абсолютно уверена, что за время беременности ужасно располнела и ни одно платье на нее не налезет. Мхатовские костюмеры разделяли эту ее уверенность и приготовили на всякий случай целую кучу запасных костюмов. В это трудно поверить, но все молнии и крючки на старых платьях застегнулись! Запасной гардероб не понадобился! Ура! Вот что значит настоящая актриса: родив ребенка, она не потеряла форму! Ай да Аленушка! Ай да молодец!..
Диван в гримерной Елены, как я просил, был застелен чистой простыней. Спасибо нашим реквизиторам за проявленное внимание и заботу. Не уверен, правда, что это была простыня, возможно, просто белая тряпица, но она была белоснежно чиста. Поэтому весь спектакль, пока мама играла на сцене, доченька наша провела на этом диване. Вела она себя на удивление тихо, только один раз захныкала, и то потому, я думаю, что есть захотела. Мамка вернулась со сцены, дала ребенку грудь, и та моментально успокоилась. Ни разу в течение всего спектакля мне не пришлось успокаивать плачущую дочку, укачивая на руках. В этом проявился фантастический профессионализм будущей актрисы, которая даже в таком сверхюном возрасте понимала, где можно немного покапризничать, а где даже пикнуть нельзя. Поэтому с абсолютной уверенностью могу сказать: первое посещение нашей дочерью Художественного театра прошло на высочайшем профессиональном уровне. Как и подобает дочери настоящей Актрисы.
Вполне вероятно, что на нее подействовало душевное состояние матери. Что бы там ни говорили, но внутренняя связь кормящей матери со своим ребенком – не пустой звук. Этим вечером Аленка находилась в каком-то возвышенном, одухотворенном расположении духа. Роль свою она играла так свободно и легко, как никогда прежде. К сожалению, увидеть этот уникальный спектакль мне не удалось, поскольку я состоял нянькой при нашей дочке, но зато прослушал его от начала до конца по трансляции и, признаюсь, испытал истинное наслаждение. Если бы вы видели, с какими сияющими глазами возвращалась со сцены в гримерную Елена! Она чувствовала, она знала, что играет великолепно, и не пыталась скрыть свой восторг под маской показного равнодушия: мол, а что тут такого особенного, я всегда так играю. Нет, не всегда. Это был твой звездный час, и виновницей тому, что происходило с тобой в тот вечер, была конечно же твоя дочка – Верочка.
Плохой прорицательницей оказалась ты, моя дорогая Аленушка. Как-то не сбылись твои предсказания, будто случится это годика эдак через два, через три. Месяца не прошло, как ты, даже не отгуляв декретный отпуск, вернулась на сцену Художественного театра. Вернулась триумфально!
На обратной дороге домой Аленка, уставшая и счастливая, прижалась щекой к моему плечу и тихо-тихо сказала: «Спасибо тебе…» – «За что?» Я сделал вид, будто не понимаю, о чем идет речь. «За все, – так же тихо, но твердо ответила она. – И за то, что веришь в меня… И за то, что помогаешь все время… Как сегодня, и вообще… Ты очень надежный человек». И чмокнула меня в щеку. Услышать такие слова от любимой женщины!.. Это, друзья мои, дорогого стоит!..
Как происходит смена эпох
7 ноября 1982 года Л.И. Брежнев последний раз стоял на трибуне Мавзолея во время парада и демонстрации трудящихся по случаю 65-й годовщины Великой Октябрьской революции. Он был уже очень плох, и это бросалось в глаза всем, кто смотрел трансляцию с Красной площади. Он не мог для приветствия демонстрантов поднять правую руку выше пояса, что позволило острословам сочинить анекдот, будто это делает другой человек, скрытый от взоров публики высоким барьером трибуны Мавзолея. Шутили, что был организован, как сейчас сказали бы,
Сразу по окончании ноябрьских праздников Художественный театр со спектаклем «Иванов» вылетел на краткосрочные гастроли в Ереван, где нам предстояло сыграть два спектакля, 11-го и 12-го ноября. Наш самолет находился в воздухе, когда на подмосковной правительственной даче Заречье-6 офицер охраны Генерального секретаря ЦК КПСС, зайдя в спальню Леонида Ильича, обнаружил, что его подопечный мертв. Первым узнал об этом председатель КГБ Ю.В. Андропов, на долю которого выпала тяжелая, но почетная обязанность уведомить о постигшем страну горе всех остальных членов Политбюро. Таким образом, Юрий Владимирович естественным образом приступал к исполнению обязанностей руководителя комиссии по организации похорон почившего «вождя». В те достопамятные времена во внутрипартийной жизни КПСС существовала традиция: в кресло умершего руководителя садился тот, кто становился официальным «могильщиком» своего предшественника. Преемником Брежнева стал главный кагэбешник страны. Весьма символичное событие.
Однако простые советские люди, мы в том числе, узнали о смерти товарища Брежнева только на следующий день, 11 ноября. В этом тоже проявилась давнишняя привычка наших руководителей ставить свой народ в известность о значительных событиях в жизни страны с большим опозданием. Когда умер И.В. Сталин, нам тоже сообщили о постигшей страну утрате не сразу. Для чего это делалось, я не знаю, но смею предположить, вожди наши брали отсрочку для того, чтобы утишить разногласия и раздоры в собственных рядах. Многим хотелось стать первым лицом страны. Вакантное место было одно, а желавших занять его много.
Первое, что сделала новая власть, – объявила во всей стране трехдневный траур. Мы со своим «Ивановым» оказались в двусмысленном отношении: все билеты на оба спектакля проданы, в республиканских газетах уже были опубликованы статьи о предстоящих гастролях, ереванская публика с нетерпением ждала встречи с нашим театром, но траур предполагает отмену всех увеселительных мероприятий, в том числе всех спектаклей. Что делать? Армянские продюсеры готовы были рвать на себе волосы: потрачены немалые деньги на то, чтобы привезти спектакль в Ереван, и что же?.. Следуя логике событий, мы должны паковать свои вещи и отправляться восвояси домой. Возникла патовая ситуация, потому что ни мы, ни наши армянские продюсеры, ни тем более зрители, никто не хотел отмены спектаклей. И никто не знал, как поступить.
И было принято соломоново решение: весь творческий состав отправить на запланированную экскурсию в Эчмиадзин, а все руководство театра во главе с Ушаковым, Ефремовым и примкнувшим к ним армянским министром культуры срочно делегировали в ЦК Коммунистической партии Армении, чтобы на самом высоком уровне решить судьбу спектакля. Лично я был уверен: спектакли состоятся. Стоит Олегу Николаевичу включить свое обаяние, и под лучами его незаурядной личности даже самые дремучие тупицы начинают таять, как мартовский снег под лучами солнца. А.А. Попов, садясь в автобус, который должен был отвезти нас в Эчмиадзин, заметил: «Между прочим, у нас в конце спектакля герой гибнет. Очень веселенькая история, не так ли?» И сам себе ответил: «Животики надорвешь!»
Забегая вперед, скажу, именно этот довод склонил чашу весов в нашу пользу при обсуждении вопроса: «Играть? Или не играть?» Никто не хотел брать на себя ответственность. Олег Николаевич рассказывал, вернувшись из ЦК, что партийные руководители Армении даже в Москву звонили, чтобы получить «добро» или хотя бы совет, как поступить, а в ответ услышали: «Решайте сами!» Хорошо им там, на Новой площади, распоряжаться судьбами людей! А если решение республиканского руководства не понравится в центральном аппарате партии, что тогда? Так ведь всю карьеру можно искорежить, жизнь свою под откос пустить! И вот тут-то Ефремов вспомнил реплику Андрея Алексеевича и озвучил ее. Боже, как обрадовались партийные боссы Армении! Только «ура!» не кричали, но готовы были расцеловать художественного руководителя МХАТа за такую великолепную подсказку. Действительно, финал пьесы трагический, что, несомненно, соответствует текущему моменту! И вообще, разве можно назвать любой спектакль лучшего в мире театра «увеселительным мероприятием»?! Искусство МХАТа всегда было, есть и будет высоконравственным и невероятно серьезным. Какое тут «увеселение», если герой стреляет в… Не будем уточнять куда, но согласимся, ничего радостного и веселого в этом его поступке нет!..
Таким образом, под душераздирающие звуки марша Шопена, звучащие по радио, мы все же нарушили объявленный траур и сыграли «Иванова» на ереванской сцене. Вот так, при непосредственном участии А.П. Чехова, мы встретили «зарю новой жизни». А то, что действительно наступает новая жизнь, сомнений ни у кого не возникало.
Похороны Леонида Ильича мы смотрели уже по телевизору в Москве. Грандиозное и помпезное зрелище чуть было ни закончилось грандиозным скандалом. Когда настала самая торжественная минута – предания тела Генерального секретаря земле, случилось нечто невообразимое: четверо дюжих молодцов на толстых веревках начали медленно опускать гроб в могилу, и вдруг сверкающая лаком домовина накренилась в одну сторону и стала скользить по веревкам. Еще секунда, и случится непоправимое: гроб грохнется в вырытую у Кремлевской стены глубокую яму. Вместо скорбного ритуала получится форменный конфуз. Будто нашего дорого Ильича просто сбросили туда, как сбрасывают на помойку ненужную вещь. На счастье, у могильщиков хватило сил удержаться и все же коряво, сикось-накось, не так, как это должно было быть, но опустить тело товарища Брежнева на место его упокоения.
Очень долго случившееся на главных похоронах года оставалось горячей темой обсуждений среди наших обывателей. Однако найти более или менее разумное объяснение этому происшествию никто не мог. Спустя год, когда мне понадобилось захоронить урну с прахом моей тетушки Александры Сергеевны, я совершенно случайно узнал, что же на самом деле тогда произошло. Причем узнал из первых уст.