— Молод ты меня судить!
— Как за тридевять земель, незнамо куда меня посылать по своим плотским надобностям — так не молод?!
— Ой, дерзишь мне сын!.. Вижу — не получится у нас сейчас разговора мужского!.. Иди отсель, пока я тебя не выпорол по-отцовски! Как остынешь, так и поговорим.
Глава двадцать девятая
Человек, который двигает горы, начинает с того, что носит маленькие камни
Во время очередной большой трапезы Пантелеймон прелюдно предложил Банифацию погостить у него ещё три дня и три ночи. Банифаций без уговоров согласился.
Только эти двое знали, что речь шла не просто об элементарной великосветской вежливости. Пантелеймону было необходимо какое-то время для поиска молодильного яблока.
Поздно вечером, когда все улеглись, он вызвал к себе Порфирия. Старый слуга, по опыту чувствуя таинственную важность разговора, стараясь остаться незамеченным, проскользнул в спальню царя.
— Вот что, друг мой Порфирьюшка, озадачиваю тебя делом одним, и сроку тебе два дня! Едешь во дворец султанши Медины, и привозишь мне яблочко молодильное!..
Порфирий руками всплеснул, не выдержал.
— Ваше величество!!!..
— Вот ты дурень, Порфирий! Не мне это! Куда мне ещё-то?!!! Яблочко для дела, по специальному заказу! Понял?!
— Как не понять, понял, по специальному, стало быть, заказу…
— Вот! Завтра до рассвета, чтоб незамеченным быть, выезжай, да возьми с собой пару человек надёжных, для охраны. Медине на словах передашь, мол, Пантелеймон попросил, для дела. Запомнил? А как яблочко найти в саду — поделись опытом, неча людей гробить. Всё, ступай.
Следующим же утром, до восхода солнца три всадника выехали из ворот дворца.
Гостевание Банифация и принцессы продолжалось в буйном веселье, танцах и чревоугодии. Пантелеймон на равных соревновался с Иваном в озорных забавах на силу и выносливость, а вот в танцах он был намного опытнее и если уступал, то только притворно. Принцесса любезно отвечала на шаловливые ухаживания будущего тестя, изредка поглядывая на Ивана. Было заметно, что Агнесса стала испытывать к Пантелеймону более добрые чувства и с удовольствием болтала с ним на разные темы, искренне смеясь над его шутками. Иван только радовался этому.
Федот держался особняком. Пантелеймон отметил про себя, что старший сын стал более раскован, и даже иногда за компанию принимал участие в их игрищах, но всё же глаза Федота оставались до боли глубоко печальными, как у злого обиженного ребёнка. Иногда он, правда, улыбался, слыша чистый безудержный смех матушки Пелагеи.
Через пару дней, когда Их величества и Их высочества обсуждали меню предстоящего обеда, случился приятный сюрприз.
Началось с того, что слуги засуетились, загалдели и, не скрывая радости, не сговариваясь, понеслись к дворцовым воротам. Любопытство взяло верх сначала над Пантелеймоном. Ибо он, более чем кто либо, ожидал весточки и изредка, с надеждою поглядывал на ворота. За ним и все остальные высыпали во двор.
У стен дворца стояла золотая карета, впряжённая в длинноногих арабских скакунов, которые яростно дёргались на месте, видимо не довольствуясь столь малым для них путём.