Ещё не доходя до комнаты, хранящей в себе волшебное снадобье, все услышали странные звуки. Это был, ни с чем несравнимый, голос ребёнка. Лепетание, весёлое гуленье, повизгивание и ещё что-то, что мог воспроизводить только младенец. Порфирий остановился, развернулся к сопровождающим и показал взглядом на дверь.

Пантелеймон на правах хозяина подошёл к двери и, наклонив голову, приложил к ней ухо. С каждой секундой взгляд его становился удивлённым, грозным и вместе с тем каким-то растерянным.

— Кто там? — раздражённо спросил он Порфирия.

— Я полагаю, младенец, Ваше величество, — сухо ответил слуга.

— Чей?!

— М-м-м… Сложный вопрос, Ваше величество. Я думаю — ничей.

— Как это ничей?!!! — неожиданно воскликнула матушка Пелагея, протискиваясь вперёд, — как это… ничей?!

Она подошла к двери и прислушалась. Потом с вызовом взглянула на Пантелеймона и спросила:

— Вы позволите?

Не дожидаясь ответа, Пелагея распахнула дверь.

На полу, в мягком ворсе ковра сидел ребёнок. Когда двери отворились, он и не думал как-то реагировать, продолжая делать то, чем занимался до этого: мычать, пускать пузыри и болтать крохотными ручонками по воздуху. На вид ему было не больше года. Соломенные кудряшки и розовые пухлые щёчки делали его похожим на херувимчика, случайно залетевшего во дворец. Самым странным во всей этой картине было то, что на младенце огромными складками топорщилась взрослая одежда.

Наконец ребёнок вскинул на вошедших свои большие прозрачно-голубые глаза и дружелюбно заулыбался, отчего на щёчках его показались прелестные ямочки.

— Какое милое дитя! — первым нарушил молчание Банифаций.

— Ангел! — согласилась с ним принцесса Агнесса.

— Откуда он здесь взялся? В этом дворце ни у кого из прислуги нет детей такого возраста! — процедил Пантелеймон.

Они плотной кучкой стояли в проёме двери, как бы, не решаясь шагнуть навстречу этому неизвестному человечку. Наконец матушка Пелагея сделала три шага вперёд и тревожно сказала:

— Он что-то жуёт! У него что-то в кулачке…

— Что там у него? — спросила Агнесса.