— По рукам! — не медля воскликнул Банифаций, — забирай!
Федот лениво дожёвывал заморские деликатесы и украдкой поглядывал на Ивана с Агнессой. Те оживлённо болтали, дурачились, кормили друг друга с ложечки и ничего вокруг не замечали. Федоту уже было невыносимо грустно, но от вида братца с принцессой ему стало совсем плохо.
«Дурак дурака видит издалека!» — философски подумал Федот и противно похихикал высоким голоском, передразнивая принцессу. Он пододвинул к себе широкое блюдо с фруктами: поворошил цитрусы, подёргал виноградинки, но руки упорно тянулись к более привычному и родному — яблочкам.
«Яблоки!!! В саду этой черномазой девки полно яблочек разного достоинства! — осенило Федота, — не пора ли наведаться в сад?!»
Федот перестал жевать и, уставившись в блюдо, живо представил себе процесс превращения принцессы Агнессы в кривую и хромую старуху. Потом его воображение создало образ весёлого озорного рыжегривого ослика по имени Ивашка. Сначала Федот воспринял игру своего воображения как злую, навязанную обидами, шутку. Но потом, с каждой минутой мысли о сладкой мести с яблочным вкусом нагло овладевали Федотом, и он начал искать оправдания своим мыслям: «Это будет справедливо! Почему одним всё, другим ничего?! И самое главное — я бы хотел, чтобы папенька снова стал немощным шестидесятилетним стариком! Если в саду есть яблоко молодости — наверняка есть и яблочко старости!»…
Утром следующего дня за общим завтраком Пантелеймон приказал подать ему перо и бумагу.
Банифаций сразу сообразил, что эти предметы предназначались ему. Доев кусок пирога, он промокнул бороду салфеточкой, потёр ладони, обозначая важность процесса, и обмакнул перо в поданную слугой чернильницу.
«Мы, царь Банифаций, сей грамотой подтверждаем факт передачи на добровольной основе земель Клеверной пустоши во владение Царя Пантелеймона».
Слуга тотчас же высушил чернила песочком и бережно передал бумагу Пантелеймону. Пантелеймон, глядя на Банифация, свернул грамоту и сунул под обшлаг рукава.
— Дело за тобой! — почти одними губами проговорил Банифаций. Паентелеймон его понял. Он невидимо склонил голову и медленно прикрыл веки.
А после завтрака Пантелеймон вызвал к себе Федота.
— Вот что, дорогой сын, напрасно ты думаешь, что я не замечаю твоей грусти-печали. Сердце моё отцовское кровью обливается, когда я вижу как тебе горько. Причину я вижу в том, что Иван, братец твой, встретил судьбу свою раньше времени, допрежь тебя, мой соколик. Так?
— Всё у меня хорошо, батюшка!
— Ой, не лги отцу своему!
Банифаций походил взад-вперёд, словно готовясь поведать о чём-то важном.
— Федот, я ещё хотел сказать тебе вот что: мы с Мединой любим друг друга! Может быть, тебя и удивит это, мол, когда успели!.. Но когда я увидел её впервые — я понял, что… что теперь я не смогу жить без неё!.. В общем, сынок, мы решили воссоединиться в брачном союзе и сделаем это сразу после венчания Ивана с принцессой Агнессой! Как ты к этому отнесёшься, сын?!
— С каких пор, ты стал интересоваться моим мнением, папенька?! — не выдержал Федот.
— Ну-ну… ты не злись, не злись! Зло выедает нашу душу! — виновато ответил Пантелеймон, — любовь, Федот, она такая штука, придёт — не спросит! Когда сам полюбишь, по-настоящему — поймёшь меня!
— А принцесса Агнесса, стало быть, не по-настоящему была?!
Пантелеймон нахмурился и сжал губы. Совсем как Федот, когда злится.