— Это яблоко, — хрипло, но достаточно громко проговорил Порфирий. Он оставался в коридоре, и из-за плотного столпотворения не мог ничего видеть. Поэтому сей факт насторожил Пантелеймона.

— Какое ещё яблоко? — боясь своих подозрений, сдавленным голосом произнёс он.

— Знамо какое — молодильное! — горько улыбнулся Порфирий.

Ночь была бесконечно долгой.

На небольшом мягком диванчике сидела матушка Пелагея с младенцем на руках. Ребёнок был переодет, во что-то детское, что с немалыми усилиями удалось найти во дворце. Он блаженно посапывал. Пелагея же, совсем как Матерь божья, с нежным умилением посматривая на него, бережно придерживая головку.

Пантелеймон сидел на кушетке, обхватив голову руками и молчал. Рядом с ним, положив ладошку ему на плечо, стояла Медина.

Банифаций бродил взад-вперёд по залу и, поглаживая бороду, мычал какую-то одному ему известную заунывную песню.

Иван с Агнессой тихо сидели в углу, держась за руки, и задумчиво смотрели в сторону матушки Пелагеи. Изредка принцесса прижималась крепче к Ивану и печально вздыхала.

Порфирий безучастно стоял у дверей, в ожидании распоряжений.

Он уже несколько раз в самых разных оттенках и эмоциях передавал последние слова Федота. Когда Порфирий, мысленно тужась, вспоминал всё до подробностей, он всем сердцем сочувствовал Пантелеймону, на которого жалко было смотреть. Его величество, казалось, в этот вечер стал намного старше: глубокие морщины взбороздили его высокий лоб, а под глазами появились мрачные тёмные круги.

— Полно тебе! — успокаивал его Банифаций, — он же не умер, в конце концов.

Пантелеймон свирепо поднял на него тяжёлый взгляд и Банифаций ретировался…

— Ты посмотри на него! — сказала вдруг Медина, потрогав плечо Пантелеймона, — он улыбается во сне!

Пантелеймон поднял голову, плавно убрал руку Медины и подошёл ближе к младенцу.

— Красавчик! — не сдержавшись, искренне засмеялся Иван.

— Да! — согласился Пантелеймон.

Он присел перед Пелагеей на одно колено и пальцами робко потеребил кудряшки спящего ребёнка.

Пелагея светилась от счастья. Ей и в голову не приходило сейчас, что это маленькое беспомощное чудо может быть сейчас на руках у кого-то другого. В тот самый момент, когда матушка Пелагея увидела этого младенца, она категорично решила для себя, что это её ребёнок, её смысл жизни, её счастье. Иначе и быть не может! Уже давно, чувствуя душой, как глубоко несчастлив был Федот в своей обидчивости, стремлении что-то доказать, сделать назло, Пелагея понимала, что только любовь сделает его счастливым. Её любовь. Когда любви в достатке, ею можно делиться. И тогда происходит чудо, люди, наделённые любовью, сами начинают делиться ею с миром. Только через счастливых людей Всевышний посылает на землю свой Божий свет.