Эти близнецы так же уникальны по форме и содержанию, как любое из творений мастера, однако у чудовищного нагромождения атрибутов есть параллели на севере, где определения и разделы схоластического учения породили затейливый и удивительный образный строй. Эти фигуры добродетелей, известные по персонификациям со времен Пруденция, должны были теперь нести атрибуты, изображающиеся все их аспекты, обсуждаемые в нравственной теологии со ссылками на Цицерона, Макробия и других.[440] В этой, как назвал ее Эмиль Маль[441], «Новой иконографии» Умеренность предстает в самом неподходящем для нее виде, который объясняется в сопровождающих стихах:

В этой фигуре удивительна ее передовая оснащенность. Хотя иллюстрируемые представления, как показала Розамунда Тьюв, насчитывают много столетий, сами атрибуты исключительно новы. Часы, очки, ветряные мельницы — изобретения позднего Средневековья, и даже шпоры были неизвестны древнему миру.

Парадоксальным образом именно эта «современность» новой иконографии вышла из моды с началом Высокого Возрождения. Гуманисты помнили о родстве персонификаций с античными богами; как олимпийцы возвращались во всей своей древней красе, так и аллегорический образ должен был являться в классическом обличье. Как ни восхищался шестнадцатый век всем причудливым и загадочным, чудище Леонардо пришлось бы в ту пору не ко двору. И уж тем более нельзя было снабдить персонификацию новейшими изобретениями — образ должен был сохранять видимость «all’antica». И форма, и символика должны были подкрепляться древними авторитетами. В первой же фразе стандартной энциклопедии персонификаций, «Иконологии» Чезаре Рипы 1593 года, формулируется это главное правило, оставляющее за бортом и чудище Леонардо, и новейшую Умеренность:

Рипа и аристотелевская традиция

Тем более интересно, что часть классически задрапированных фигур Рипы на самом деле выдуманы в Средние Века. Такова его аллегория Дружбы. Эрна Мандовски[442] показала, что она основана на одной из нравственных «картин» Холкота, которая в совершенно иной манере проиллюстрирована в манускрипте начала пятнадцатого века:

Фульгенций рассказывает нам в книге о деяниях римлян (пишет Холкот), что римляне так описывали истинную любовь или истинную дружбу: образ Любви или Дружбы изображался в виде очень красивого юноши в зеленом наряде. Лицо его и голова непокрыты, перед ними имеется надпись «зима и лето». Бок его раскрыт, дабы было видно сердце с начертанием «далеко и близко». По подолу его одеяния написано «смерть и жизнь». Также и ноги его босы.

Разъясняется это так:

Образ делается в виде юноши, дабы показать, что истинная любовь и дружба никогда не старится, и потому должна не слабеть в трудные времена, но всегда обновляться и хранить постоянство в начале и в конце.

Образ делается с головой и лицом непокрытыми, чтобы показать, что истинная любовь и дружба искренняя не могут долго таиться в сердце, но выходят наружу, как св. Григорий говорит: «Знак любви — в явленных ею делах».

Надпись «зима и лето», сиречь «нужда и преуспеяние» означает, что истинный друг должен открывать другу свои сердечные тайны и рассказывать о всех своих нуждах.

А на сердце его начертание «далеко и близко» означает, что друга надо равно любить вблизи и вдали.

По подолу написано «смерть и жизнь», дабы показать, что истинная любовь и дружба искренняя должны сохраняться не только в этой жизни, но и в смерти, которую означает подол.

Зеленый наряд означает, что дружба всегда должна оставаться свежей и не охладевать со временем, но зеленеть весь год, как плющ, который во всякое время цепляется за друга и нигде с ним не разлучается.[443]

Умеренность. Париж, Национальная библиотека, Manuscrits français № 9186, fol. 304

Суровость. Из Cesare Ripa, Iconologia overo Descrittione dell’imagini universali (изд. 1603 г.), стр. 568

У Рипы рисунок, как мы видели, совсем не похож, однако текст представляет собой лишь чуть более изящный пересказ Холкота, украшенный несколькими классическими штрихами.

Дружба

Женщина в белом наряде, однако грубом и оставляющем почти все ее левое плечо и грудь обнаженными; правой рукой она указует на свое сердце, на коем златыми буквами начертан такой девиз: LONGE, ET PROPE.