Дверь открывает не Гертруд Стууб. Встречает их мужчина лет семидесяти, с большими залысинами в вообще-то густой седой шевелюре. Морщинистое лицо можно бы счесть свидетельством тяжелой рыбацкой жизни, если б не белый воротничок священника, выглядывающий из-под черной рубашки. Карен машинально выпрямляется и называет себя:

— Карен Эйкен Хорнби, отдел уголовного розыска Государственной полиции, буду расследовать смерть Фредрика Стууба. — Она протягивает руку.

— Эрлинг Арве, — отвечает священник, в свою очередь протягивая ухоженную руку.

Рукопожатие крепкое, едва ли не властное. Выпустив руку Карен, он тотчас оборачивается к Бюле:

— Здравствуй, Турстейн. Мы ждали, что ты приедешь.

Он делает шаг в сторону, пропуская их в дом.

— Как она? Вчера-то, когда я видел ее возле карьера, была сильно не в себе, — спрашивает Бюле, когда Эрлинг Арве закрывает за ними дверь.

— Первоначальный шок потихоньку отпускает, но ты же понимаешь, скорбь велика, да и выспаться она толком не смогла.

— Из поликлиники кто-нибудь заезжал? Ей бы не помешало успокоительное.

Арве медленно качает головой.

— Гертруд не хочет вызывать врача, говорит, что ей нужен только я. Она принимает помощь только от Господа. Порой, брат мой, мне кажется, ее вера крепче твоей и моей.

Эрлинг Арве наклоняется к Бюле, когда с легкой улыбкой произносит последние слова. Карен, оказавшись не у дел, негромко кашляет.

— Нам нужно немного побеседовать с Гертруд, — говорит она. — Хоть это и тяжело, но нам очень важно поговорить с ней, пока память еще свежа.

— Как я уже сказал, мы вас ждали. — Арве идет впереди по коридору, где высокое зеркало завешено черным покрывалом. На подзеркальнике — ваза с тремя белыми розами и деревянное распятие. Священник останавливается у одной из дверей и вроде как глубоко вздыхает. Потом легонько стучит по косяку и осторожно нажимает ручку.

Черно-белый бордер-колли, опустив голову, стоит у порога в оборонительной позе.

— Ну-ну, Сэмми, — говорит Арве. — Все спокойно.

Собака пятится назад, отходит и, положив голову на вытянутые передние лапы, устраивается подле седой женщины со стрижкой каре и с заплаканными красными глазами. Гертруд Стууб сидит на краешке мягкого кресла. В одной руке она комкает носовой платок, другая спокойно лежит на раскрытой Библии. Карен подходит к ней, протягивает руку.

— Прежде всего, мне очень жаль, что так случилось, — говорит она, представившись. — Потерять родного человека всегда тяжело, а от всего того, что вам пришлось испытать вчера, еще тяжелее. Вам требуется какая-нибудь помощь?

— Нет, спасибо. — Гертруд похлопывает по Библии. — Утешение и руководство мне дарует Господь. И отец Арве, — добавляет она с блеклой улыбкой, бросив взгляд в сторону священника.

— Да, у нашей Гертруд всегда был прямой контакт с Господом, — говорит Арве. — Боюсь, мой главный вклад — приготовление чая. Хотите чашечку?