13

Поясница болит, когда Карен заворачивает на парковку возле люсвикской паромной пристани. Наверно, парковки есть и поближе к центру, но здесь она уверена, что персонал пароходства, который посменно работает в расположенных рядом офисах, в известном смысле присматривает за машинами.

Она осторожно вылезает из “форда”, достает с заднего сиденья большую сумку, собранную вчера вечером. Затем, упершись обеими руками в дверцу, расправляет спину, чувствует, как стреляет в правое бедро. Часы за рулем в сочетании с неравномерной нагрузкой в то время, что она провела на ногах, дают себя знать. Особенно на скользких горных склонах возле карьера она постоянно чувствовала колено и неловко старалась уменьшить боль. Глянув на часы, Карен направляется к главной улице. Сегодня утром, направляясь с Кнутом Брудалем в амбулаторию, она заметила в одном из угловых домов паб. Тогда он был закрыт, однако есть надежда, что сейчас ее угостят желанной пинтой пива. Или двумя.

Слабый запах чада ударяет в нос, когда она открывает дверь и входит в большое, почти квадратное помещение. Десятка два мужчин сидят у стойки и за столиками, одни особняком, другие группами. Все взгляды устремлены на экран телевизора, висящего на стене. Карен выбирает пустой столик у окна, волоком подтаскивает туда сумку и тоже бросает взгляд на экран. “Манчестер юнайтед” против “Сундерланда”, отмечает она, короче говоря, шансов одержать победу на своем поле весьма мало. Она проходит к стойке, достает из кармана куртки бумажник.

Женщине за стойкой на вид около семидесяти. Этакий гибрид поблекшей красоты секс-бомбы и живого материнского тепла. Платиновые волосы уложены аккуратными локонами, рот тщательно подкрашен, в вырезе джемпера между крепкими грудями висит золотой крестик на тонкой цепочке. Когда Карен подходит, лицо барменши озаряет настолько прелестная улыбка, что ее не портит даже пятнышко вишневой помады на переднем зубе.

— Привет, лапочка, чем могу служить? — спрашивает она, и Карен чувствует, что невольно тоже расплывается в широкой улыбке. Наперекор боли и усталости.

Быстро оглядев череду пивных кранов, она обнаруживает свой любимый сорт:

– “Спитфайр”, будьте добры. — И добавляет: — А еще четвертинку “Грота”.

Просто немножко поразведаю, раз уж собираюсь на винокурню, внушает она себе. Собственно, платить должен бы Смеед.

— Какого вам, дорогая? У нас есть все варианты.

Женщина широким жестом обводит полку за стойкой, где выстроились разные бутылки с хорошо известным логотипом.

— Даже не знаю. — Карен изучает ассортимент. — Ну, пожалуй, “Олд стоун селекшн”.

Определенно надо поразведать, думает она и косится на изображение гудхеймских мегалитов, украшающее этикетку.

— Да вы садитесь, я скоро подойду.

Скованно выпрямив спину, Карен охотно возвращается к своему столику у окна. И когда проходит между мужчинами и телевизором, чуть опускает голову, чтобы не мешать им смотреть.

Садится, обводит взглядом помещение. Типичный доггерландский паб, оборудованный явно по британскому образцу. Только вместо изображений лошадей, охотничьих рогов и собак стены украшены морскими мотивами и инвентарем. К потолку подвешена всенепременная рыбачья лодка, на одной из стен — перекрещенные весла, а над барной стойкой — опять же всенепременные сети со стеклянными поплавками. Точь-в-точь как в лангевикском “Зайце и вороне” или в любом другом из тысяч пабов, которых на Доггерландских островах по-прежнему хватает.