Он не любил, когда я вмешивалась. Добрый, открытый, отзывчивый, когда дело касалось его снов, он запирался в себе, становился колючим, нелюдимым.

И никогда не рассказывал, что провоцировало эти ночные приступы.

Я старалась его не будить, избегать в разговорах щекотливой темы и вообще делала вид, что по ночам с ним ничего не происходит.

Но тут не выдержала. В его крике было столько боли, что у меня чуть сердце не разорвалось на кусочки.

Бросившись к кадету, потормошила его за плечи.

— Бриан, все хорошо… Бриан, проснись!

Кадет резко подскочил на кровати, и я отшатнулась. В густой тьме спальни его глаза, вдруг ставшие золотыми, нереально яркими, зловеще светились, прорезаемые черными узкими зрачками.

— Бриан…

Эскорн был оборотником, но я никогда не видела, чтобы он менялся. Два парня у нас в отряде, Джейкор и Наруд, тоже обладали оборотническим даром, но, следуя уставу академии, всегда оставались в человеческом обличье.

Оборотникам разрешалось превращаться только на уроках, в специальном закрытом полигоне, куда другим кадетам, не обладающим этим даром, ни в коем случае нельзя было соваться.

— Ты… Твои глаза…

Торнвил зажмурился, а когда снова поднял ресницы, стал прежним миловидным голубоглазым парнем. Никакой звериной ярости в нем больше не ощущалось.

— Извини, что напугал, — пробормотал он и собирался уже отвернуться.

Но я коснулась его плеча и мягко поинтересовалась:

— Могу я чем-нибудь помочь? Ты столько для меня сделал. Может и у меня получится оказаться для тебя полезной…

Кадет мрачно усмехнулся:

— Сумеешь убедить императора позволить мне отречься от оборотнического дара? — спросил и тут же сам с горечью ответил: — Сомневаюсь.

Я опустилась на край кровати, мысленно повторяя слова парня.

— Но… но почему ты хочешь от него отречься? Это же часть тебя!

Еще одна усмешка и тихие слова: