Только на это у Вершинина и хватило фантазии. Алексей хотел было все объяснить, но вскоре это желание исчезло само собой. Посудите сами: не скажешь же Диме, что его лучший друг не приехал из-за того, что в клубе перепил и шмякнулся в обморок… и далее по списку.

– Будь добр, не перебивай меня, – тут Дима замолчал, чтобы отдышаться, и закрыл глаза, уставшие от света. Внезапно он испытал сильнейшую боль, которая даже не позволяла ему вздохнуть, но он сдюжил и ее. – Неужели… неужели так сложно было нас подвести? Делов-то на полчаса, но ты не смог сделать для меня и этого. Ты забил. А сколько же всего я сделал для тебя… А я ведь верил тебе до последнего… благодарил тебя за то, что ты тогда не отвернулся от меня и протянул руку дружбы, которая была для меня наилучшим подарком, лучом света в темном царстве… Я надеялся на тебя, боготворил тебя, молился за тебя, а ты… ты меня кинул в самый важный момент, как собаку паршивую… и бросил меня гибнуть в подворотне… Когда я лежал на той холодной земле и истекал кровью, мне в голову пришла мысль: тот ли ты человек, который мне нужен? Или ты, Вершинин, один из множества тех самых подлецов и эгоистов, отравляющих всем жизнь, думающих, что они лучше всех, выше всех, не понимая, что первый и лучший должен быть равным? Хм, теперь я точно запутался… Я ничего не имею против тебя, Леша. Но почему-то чувствую боль – ту самую, которую не излечить лекарствами (ту же самую боль, которую чувствовал Вершинин, когда узнал, что случилось с другом). Но одно я знаю точно – все было зря, – всхлипывая, твердил Тихомиров. – Я легкомысленно стал жертвой своей же фантазии и был бессилен перед фактами, думая, что ты именно тот человек, которого я всегда искал: искренний, добрый и понимающий… Я в тебе ошибся, Леша… Хотел помочь, помочь понять все, что с тобой творилось, а ты лишь отворачивался… Наверно, я и отличался от всех тем, что видел в тебе совершенно другого человека, что жил и мыслил не так, как все, и в помине не было всего того, что про меня напридумывали некоторые: что-то там про психушку или вроде того. Мы с тобой дружили. Я видел в тебе настоящего человека, достойного друга, который был мне жизненно необходим, чтобы я наконец забыл о тех невзгодах, которые пережил, но мне пришлось спасать тебя. К моему огорчению, как бы я ни старался, у меня не получалось, поэтому я поставил цель открыть тебе глаза на твою жизнь. И вот, чего я добился. Я чудовищно ошибся… и поплатился за это! Не мог я тогда и не могу сейчас спокойно смотреть, как ты погружаешься во мрак, как портишь себя, как меняешься в отрицательную сторону. Ты думал, что все это круто, но я не устану повторять, что это не так! Темнота, боль, разочарование и душевное растление ожидают всех, кто прикоснется к этому миру, кому он понравится, кого он завлечет… и погубит – все это умело прикрыто деньгами, властью, роскошью, беззаботностью, вседозволенностью, всевозможными утехами и похотью – теперь это глубоко засело в тебе. Не так просто избавиться от такой заразы. Все эти клубы, выпивка, девочки, наркотики, уличные гонки… что еще там… беспорядочные половые связи… Как же это все погано, – качал головой Дима. – Вот и считай, что на это дерьмо ты и променял нашу дружбу. И именно из-за твоих развлечений я и пострадал… и наверняка не только я! Я так понял, ты предпочел не отвлекаться от своих неотложных дел в этом адском клубе, которому уже давно пора сгореть. Ты предпочел выпить и расслабиться… Все это рано или поздно причинит тебе боль – будет противно и омерзительно, пока такой образ жизни не убьет тебя и твою душу, – если до этого не дойдет, то ты будешь долго мучиться, ибо влечение и тоска по прежним временам исчезнет: все займет одна лишь мысль о моей кончине… которая целиком и полностью твоя вина! Что ты там делал? Танцевал, бухал, сосался с кем-то? Вот и заплатил ты вдвойне – чужой кровью… моей кровью. И здесь я спас тебя, но бумеранг уже полетел, Леша… его не остановить. Наверняка он скоро настигнет тебя. Подумай хорошенько – пора уже опомниться и отказаться от всего этого, пока еще не поздно. Ибо каждое твое действие в этой жизни было проникнуто цинизмом – нельзя ведь жить только ради себя. Сделал ли ты когда-нибудь что-то хорошее и полезное для других? Ты умудрился только вредить, не обращать ни на кого внимания, думать только о себе любимом. Этот эгоизм иногда выходил за рамки и приобретал ужасающие формы – это удручало меня, поэтому я, пожалуй, не буду перечислять, как ты смел изощряться и как я закрывал на это глаза, успокаивая себя. И вот я исполнил свой долг – я жертвую своей жизнью ради тебя… дабы ты понял, что с тобой творится… и успел это предотвратить. Скорее всего, тебе непонятно, что со мной произошло на самом деле и почему я это сейчас говорю… Я умираю, чтобы ты обрел новую жизнь… если ты уважаешь меня… Я всегда думал, что ты исправишься.

– Но такой я есть, – раскинул он руки. – Меня не исправишь.

– Все можно исправить, Леша. Трудно это сделать, когда ты одинок и когда уверен, что ты особенный. К этому ты пришел сам. Я пытался что-то сделать, но, видимо, мне не суждено помочь. Я ошибся в тебе, поэтому придется тебе остаться с этим один на один, Леша. Раньше у тебя был шанс, был выбор, а теперь выхода нет – это вполне предсказуемо, и когда-нибудь плоды такой жизни, Леша, тебе придется пожинать. Я лишь хочу предупредить тебя. Желаю тебе добра, но вижу в тебе зло… и ты сам это осознаешь, но отказываешься это признать как самому себе, так и публично. Нужно признаться и покаяться… Ты для доброго не оставил места, ибо отвык от него. Твое падение перешло в заключительную стадию. Прости, но это правда… А то, что случилось, – речь давалась Тихомирову все труднее и труднее, – в общем… друзья так не поступают! Ты выбрал легкий путь, и с него уже невозможно свернуть, а ведет он в пропасть. Сам воюй со своими недостатками – ты их называешь конкурентными преимуществами. Я же не хочу страдать из-за этого…

Дмитрий Тихомиров имел в виду, что страдает (его страдание было многолико, но он хотел заострить внимание только на одном) оттого, что он не в силах как-то повлиять на Лешу Вершинина, исправить его. Неспособен он спасти друга от прикипевшей к тому расточительной жизни ловеласа, франта и мажора, которая просто так не уйдет и рано или поздно начнет причинять ему боль, муки и страдания вместо прежнего удовольствия и ощущения радости, отравляя его жизнь. Но сам Вершинин так ко всему этому привык, что был не в силах отказаться от этого, ибо он этим дышал, он этим жил.

Ему не суждено было до конца осознать, что же с ним творилось в этот день, куда сворачивала его жизнь, от чего хотел предостеречь его Дима и как его испытывала судьба.

– Дима! – воскликнул Леша. – Я знаю, что я виноват и раскаиваюсь перед тобой. Если можешь, прости меня…

Тихомиров устало взглянул на Вершинина, хрипло произнеся:

– Бог простит, Леша. Может быть, передо мной ты и извинился, а как насчет остальных? Всех твоих грехов ведь не сосчитать. Жизни тебе не хватит, чтобы заслужить прощения… Пора покончить с этим, слышишь? Процесс уже запущен, и жаль, что он начался с меня – я уже ничем не смогу быть тебе полезным, не смогу помочь, не смогу тебе доверять. Я выбился из сил… Впереди тебя ждет много испытаний и тяжб, которые ты заслужил, и мне остается в свой последний час сказать тебе все это… Ты всегда останешься во мраке – я страдаю за тебя, умираю за тебя, поэтому я уже не в силах простить… Надо бы тебе, прежде всего, попросить прощения у самого себя – ты сам во всем виноват. Я не знаю, как ты собираешься жить дальше. Я не могу больше быть твоим другом, Леша. Даже если ты действительно осознал все, прозрел, покаялся и готов измениться, то я тебе не помощник – утратил я веру, а сам ты будешь не в силах выкарабкаться из жестокости и несправедливости этого бренного мира, которые поглотят тебя, будто ты и вовсе не существовал. Ты все уже сделал сам… сам подписал себе приговор… сам себя зарыл…

Вершинин отрицательно мотал головой, напуганный словами друга, не принимая того, что все это говорил Дима Тихомиров. Лешин друг морщился от боли – он толком не помнил, что действительно высказал Леше, а что отозвалось ему в бреду.

– Прости, Леша, – выцеживал из себя слова Митя. – Я до последнего верил в тебя, но сейчас я хочу сказать… Это тяжело, но очень важно, ибо я не вижу другого выхода… Я так больше не могу – я окончательно в тебе разочаровался. Не друг ты мне больше… Уходи. Только Бог способен простить тебя и решить твою судьбу – я на это не способен. Уходи прочь!

После слов «не друг ты мне больше» Вершинина подкосило не на шутку, вновь резануло по сердцу и ударило в голову. Его дела, судя по всему, были очень плохи, если сам Дмитрий Тихомиров, искренний, честный, добрый и отзывчивый человек, утратил надежду и отрекся от друга, напоследок прогоняя его прочь.

Раньше Тихомиров никогда бы не сказал такого, но сегодня, понимая, что остаток его жизни, которая потеряла смысл, исчисляется часами, он решил высказать все свои опасения Вершинину по этому поводу, предупредить его, одновременно вынести ему вердикт, от которого им двоим было не по себе. Диме было чудовищно больно и мучительно отказываться от друга, разочаровываться в нем. Последней каплей стали события минувшей ночи.

Наверное, Лешу действительно нельзя спасти, переубедить, заставить измениться – умирая, Дима все же признал это. Он был ослеплен дружбой. Но сейчас – в тяжелейшем состоянии – Митя сделал ставку на жесточайшую правду. Может быть, его смерть что-то и изменит в Вершинине. Но в случае Лехи допустимо было либо его полное перерождение, либо исчезновение.

Сам Леша быстро понял, что это непохоже на бред больного в горячке или последствия наркоза. Не всегда приятно слушать правду и принимать ее. Леша не мог этого вынести: Дима, как и Юля ранее, словесно полосовали его ножом, били по слабым местам, унижали. После Димы уже начинало складываться некое осознание: неужели все 18 лет Лешиной жизни прошли неправильно и зря, плохо и гнусно, прошли во вред, а не во славу? Неужели он пошел не по правильному пути, а по пути другому, который посчитал единственно верным, но он вел его прямиком в пропасть, в долину небытия? Еще большим горем для него стало то, что в нем разочаровался лучший друг, который до последнего верил в Вершинина и видел в нем огонек души и проблески добра и надежды, что все это пройдет, все изменится, но и здесь тоже был тупик.

Леша Вершинин никогда не переносил столько бед и открытий за такой короткий промежуток времени – он был и зол, и огорчен, и подавлен одновременно, не зная, как быть дальше. Это все стало для него еще тем испытанием. Как вы знаете, Вершинин всегда считал, что живет лучше и круче всех остальных, поэтому понять, что его жизнь разрушена, осознать в одночасье, что его жизнь омерзительна и ничего не стоит – испытание не из легких, тем более для неуравновешенного и самоуверенного мажора Лехи, человека с чудовищно завышенной самооценкой. Вот так и наказывает судьба! Жестоко обошлась – пускает в расход целую жизнь!

Ему было так тошно сейчас – отходняк после наркозависимости даже рядом не стоял. С ним никогда такого не было, никогда так с ним не обходились. Приходилось платить по счетам. Тут-то Алексей по-настоящему стал опасаться непредсказуемых жизненных поворотов – он обожал собственную жизнь, не подозревая, что за нее можно еще и бояться. Плохое предчувствие, картинки сегодняшних приключений и свершений не оставляли его, то и дело возникая перед глазами. Леша медленно подбирался ко дну, осознавая, что все вокруг будут только рады его страданиям и лишь несколько человек будут до конца жизни хранить в сердце боль от его потери.

Вершинин осознавал некое завершение старой жизни, которая никогда больше не вернется и не посмеет о себе напомнить, чувствуя приближение чего-то нового, но это новое было загадочным и неизведанным, поэтому и вызывало вопросы, подозрения и боязнь что-то менять, а изменения были жизненно необходимы, хотя и имели двойственную природу. От всего этого реально можно было свихнуться: тут сложно даже собраться с мыслями и совладать с собой.

Под конец Дима все же не вытерпел боль, которая настойчиво желала разорвать его на мелкие кусочки. Высказав все, Тихомиров не желал больше видеть Вершинина, очумевшего от их разговора. Митя стиснул зубы и сжался затылком в подушку. Кажется, на повязках стали проглядывать бордовые капельки крови.

Вершинин продолжал отрицательно вертеть головой, не желая принимать услышанное. Он словно язык проглотил, от безысходности ударил кулаком по стенке и выбежал из палаты со злобной и одновременно потерянной миной. Парень был на грани отчаяния, был готов крушить все вокруг со слезами на глазах. Но нервы и бешенство Вершинину в данный момент никак не могли помочь.