Вершинин улыбнулся:

– Я знаю, – сказал он. – До свидания.

Леша всегда старался не демонстрировать своих истинных чувств посторонним. Как только он отдалился от медсестры на безопасное расстояние, то его прежнее состояние распутья и безысходности вернулось.

У самого выхода из отделения находилось несколько общих палат – дверь в одну из них была приоткрыта. Он медленно прошел по коридору и остановился напротив нужной двери, вглядываясь в глубину палаты, в которой суетились врачи, подготавливая пациентку к переходу под усиленное наблюдение. Люди в белых халатах суетились вокруг койки, на которой в бежевой больничной сорочке лежала замученная женщина с бледным лицом, ломкими волосами, словно седыми, и бесконечно грустным выражением лица. Лежала она неподвижно, положив на грудь забинтованные руки.

Вершинин всмотрелся в лежащую женщину – он не верил своим глазам. Перед ним лежала Александра Игоревна Тихомирова, мама Димы. Ее было не узнать – настолько она была измучена.

Женщина медленно повернула голову и посмотрела в коридор – она и Леша встретились взглядами. Димина мама видела Лешу Вершинина не так часто, плохо знала его в лицо, но что-то ей подсказывало, что человек в коридоре нужен ей, что он связан и с ней, и с ее сыном, что этот человек важен, может, не для нее, но для Димки точно. Она чуть приподняла левую руку и сделала жест Леше, подзывая его к себе – проигнорировать знак Леша не мог. Осмотревшись по сторонам, он, поправив на себе халат, вошел в палату и подошел к кровати, на которой лежала Тихомирова, смотревшая на него тусклым взглядом, который вот-вот мог погаснуть. Странно, но никто его не выгнал, не оттолкнул, словно Вершинин был невидимкой.

Александра Игоревна протянула к Леше свою холодную руку и легонько обхватила теплую ладонь Вершинина. Растерянный парнишка жалобно смотрел на нее. Глаза его внезапно засветились от слез и подступившей горечи: он был виновен в незаслуженных страданиях этих милейших людей.

Александра Игоревна начала говорить, но делала это шепотом, глядя Леше в глаза, и ее взгляд, подобно взгляду Димы, пробирал мажора до костей:

– Тебя же Леша зовут? – молвила покалеченная женщина.

– Да, – кивнул он.

– Я знаю… что ты добрый друг моего Димочки. Я знала, что… ты не оставишь его… придешь к нему… Я очень тебе за это благодарна, – она невольно улыбалась, когда говорила о сыне.

Леша же поражался тому, как с ними обошлись нападавшие, и клялся, что обязательно найдет и расправится с ними.

– Я вижу, что ты… к нему неравнодушен… что он важен тебе, и, поверь… ты важен ему… поэтому выслушай меня, – Леша наклонился к ней, чтобы не упустить ни единого слова. – Я чувствую… что долго не протяну, – слова давались ей с трудом.

Леша попытался воодушевить Александру Игоревну:

– Не говорите так. Все будет хорошо…

– Тем не менее, – продолжила она, – это так… этого не скрыть, – сказала она, виновато опустив глаза. Леша проделал то же самое. – У меня предчувствие… да и по лицам врачей, по их тихим разговорчикам я понимаю, что… скоро я умру…

Она немного помолчала, сжимая ладонь Алексея.

– Рано или поздно это должно было произойти со мной… Но сердце болит не из-за этого… а за Диму, – говорила Тихомирова. – Я знаю Димочку… Ему повезет. Он сильный – он выкарабкается… Ему станет лучше… Он будет жить спокойно… счастливо, – с воодушевлением и верой молвила она. – Ведь он столько пережил за свою жизнь… Бог не может покарать его и лишить удовольствия жить. Я знаю это…

Александра Игоревна вновь замолчала, а потом посмотрела Леше в глаза и сказала:

– Я как его мама должна взять с тебя честное мужское слово… Ты должен дать мне обещание, что не бросишь Диму… будешь приглядывать за ним, помогать ему, чтобы не произошло, – сказала она, силясь не заплакать. – Он один раз уже потерял родителей – второй раз он этого не переживет.