Все шло хорошо, но вскоре Вершинин повзрослел, поднаторел и научился решать свои проблемы самостоятельно, все меньше и меньше пользуясь добрыми и пока безвозмездными услугами своего товарища Трофима. Естественно, Трофиму не хотелось выпускать Вершинина из своих когтей, поэтому он придумал ему достойную кару – возвращение былых отношений, только теперь Трофим начал извлекать из этого выгоду. Бармен Миша, один из виртуозных Трофимовских агентов, разбросанных по клубам, без лишнего шума подсадил Лешу на запрещенные законом вещества. Так судьба свела Трофима и Алексея снова: последний благодарил своего кореша Трофима за смерть, которую тот продавал ему каждый день. На горе Трофима у Леши были бдительные друзья, которые обнаружили его стремительно прогрессирующую наркозависимость и устранили ее. Стараниями Вити Ретинского Вершинин с трудом излечился, а его связи с Трофимом были прерваны и забыты. Леша пообещал себе и другим, что никогда не поддастся и не наступит второй раз на одни и те же грабли.

К сожалению, Трофим внезапно вернулся в Лешину жизнь, снова встал на его пути и с трепетом ждал встречи. Вершинину предстояло снова погрузиться в прошлое, ибо сейчас оно стояло перед ним с распростертыми объятиями и выжидало, чтобы нанести очередной удар. А моменты там были грязные и страшные (один из таких припоминал ранее Тихомиров). Сцены из прошлого мгновенно возникали перед глазами при одном лишь виде бандюка Трофима. Неприятные ощущения.

Никто не знал точный возраст Трофима – по самым скромным подсчетам ему было где-то 26-28 лет. Лицо и тело бандита были настолько измучены, потрепаны и изранены, что выглядели, как старая книга, которая от частого использования вся изорвалась и выцвела, но доблестно продолжала хранить заложенную в ней информацию. Кожа Трофима была сухой и загорелой. Поверхность его тела (особенно руки и ноги) была покрыта ранами, синяками, шрамами, ожогами и кровоподтеками разного происхождения. Смотрел Трофим, всегда прищуривая глаза, а говорил негромко (что не слово, то мат), с хрипотцой. Его дрожащий голос и выражающий ненависть и коварство взгляд вселяли страх и отторжение. Ходил он вразвалку, не любил куда-то торопиться.

Он пользовался огромным уважением: все приклонялись перед ним, дрожали при его появлении – смерть была гарантирована тому, кто посмеет возразить или сделать не так, как «главарь приказал». Причем Трофим не был бугаем или амбалом. Трофим по росту был немного ниже Вершинина, по фигуре был худощав, но в некоторых местах у него все-таки проглядывали мышцы, появившиеся от носимых по жизни тяжестей и такого же тяжкого бремени не только своего существования, но и обязывающего его дела, которое заставляет совершать преступления и бессердечные деяния без задней мысли о последствиях и без всякого сожаления и душевной боли, что характерно для абсолютно бесчувственного человека. Он всегда твердил, что все эти сантименты только мешают человеку нормально жить и выполнять свою миссию в мире. О самой жизни он тоже отзывался резко: «Прекратите ценить и воспринимать эту жизнь как что-либо серьезное – вам все равно живьем из нее не выбраться!» Трофим был обладателем длинных пальцев на руках, чуть ли не истертых до костей: Трофим часто, чтобы вернуть ясность ума, тушил сигареты об свои пальцы. Это был человек с тяжелыми костями, поэтому даже самый слабый удар Трофима кулаком мог нанести серьезные увечья и оставить как минимум огромный синяк на теле человека, которому не повезло попасть под горячую руку вспыльчивого психопата.

Характерной особенностью этого человека также была скверная привычка не только курить, пить до усрачки, посещать публичные дома, нюхать и колоться вместе со своими клиентами, но и всегда ходить в одном и том же. Одежда на Трофиме редко когда менялась – это зависело от сезона или от какой-нибудь форс-мажорной ситуации, из-за которой с его лохмотьями случалось что-то непоправимое. Форс-мажоров было предостаточно, но одежда непонятным образом сохранялась, словно напоминание обо всех приключениях и передрягах. Вот и сейчас он ничего не поменял в своем внешнем облике: ныне, как и ночью, когда он и его подельники совершали расправу над ни в чем не повинными Тихомировыми, Трофим был одет в запыленные мокасины, темно-синие джинсы и тоненькую трикотажную кофточку с орнаментом из синих, черных и пурпурных квадратиков и нашитым клетчатым помятым воротничком. Что уж тут сказать, из другого наряда (в котором, по крайней мере, видели его подчиненные) были еще серые спортивные штаны и такого же цвета толстовка с капюшоном. Нынешняя одежда смотрелась так, словно была грязная, вонючая, неглаженая, старая и потерявшая свой оригинальный цвет (такая она и была на самом деле) – такой уж он был человек, наверное, для него существовали дела поважнее подбора одежды (она его не очень беспокоила).

Вряд ли именно так вы представляли себе влиятельного бандита-наркоторговца. В том-то и смысл: внешний вид Трофима лишний раз напоминал всем о его неадекватности, что делало его втрое опаснее прочих подобных ему криминальных элементов, разодетых в дорогие костюмы и проживающих за четырехметровыми заборами.

Теперь о его физиономии… На тонкой шее с выпирающим кадыком держалась небольшая Трофимовская голова. Волосы у Трофима русые и лохматые. Уши особо не выпирали. Лоб Трофима был неширок и наполовину застилался свисающей челкой, создавая на нем загадочную тень. Глаза были карие, узкие. Брови были черные и немного пышные. Между ними было достаточно много пространства, из которого вырастал большой и острый нос с широкими ноздрями и небольшой асимметричностью в области кончика (Трофим был курносым) – нос, естественно, был переломан и не единожды. Щеки были небольшие; некий красноватый оттенок на них был похож на румянец после зимней прогулки. Самой главной и наиболее заметной особенностью лица Трофима был глубокий шрам на всю левую щеку – правда, при каких обстоятельствах он его обрел, Трофим не помнил, ссылаясь на то, что в тот момент ему напрочь отрубило память. На невыразительном подбородке, на бакенбардах и вокруг рта проглядывала черная щетина. Рот у Трофима был небольшой, губы тонкие и вечно обветренные, верхняя губа немного выступала вперед над нижней, словно нос рвущегося вперед корабля. Устрашающей была ухмылочка жестокого Трофима, предусмотрительная, коварная, хитрая, пробирающая до мурашек. За губами скрывались желтоватые зубы, похожие на сгнивший штакетник, забитый на скорую руку.

Внешность у Трофима, конечно, была своеобразная, словно подстроенная под его сложный и почти никому неизвестный до конца характер.

За свою жизнь Трофим перепробовал и испытал многое. Вместе с большими удовольствиями и страстями в жизни Трофима происходили и большие неприятности, из которых он умудрялся выбираться живым, черпая при этом бесценный опыт и ненависть к людям. Он всегда мечтал управлять людьми, с которыми он имеет право вытворять любые вещи. Кого-то выше него в этой жизни не существовало – по крайней мере, это было его мнение. Когда все слушали историю его жизни, то понимали, что это страшно живучий человек, заслуживший смерти. Он был бывалым псом. Его пытались убить (пули прошивали его насквозь несколько раз), ломали ему ноги и руки, пытались резать, жечь, топить, но он выбирался, на горе и зависть остальных выживал, становясь еще сильнее и злее. Он без зазрений совести уничтожал врагов и конкурентов, а часто и случайных людей, которые попались под руку или просто не нравились ему. Он считал, что очень скоро отправится на кладбище, а если он, такой хороший, отбросит коньки, то и люди, которых он считал хуже или ниже себя, должны поскорее разделить с ним эту участь. ВИЧ, никотин, наркотики и жизнь на острие ножа постепенно умертвляли Трофима, жгли его изнутри. И чем ближе к нему подбиралась смерть с косой, тем свирепее он вел себя, наплевав на весь мир и всех людей, его населяющих.

Трофим не знал, что значит жить нормальной жизнью. По натуре он был ярко выраженным психопатом, которому обыкновенная жизнь была скучна и непонятна. Никто не мог до конца осознать глубин его натуры, никто не знал всех историй, в которых он был замешан, мало кто в точности был знаком с его истинной биографией. О нем только ходили легенды, а иногда любителям обсудить жизнь своего главаря казалось, что он и сам забыл, когда и где родился, кто его родители, где его родина и все такое прочее. Трофим был непредсказуем, жесток и потенциально опасен для общества, по нему не то что тюрьма, а психбольница плакала, ведь этого человека нельзя было остановить.

Прямо сейчас этот самый человек (никто не знал его фамилии – предполагали, что его нынешнее имя основано его фамилией, то есть Трофимов, но это тоже одна из многочисленных легенд о нем), дерзко расправившийся над Димой Тихомировым и его матерью, приближался к Вершинину с распростертыми объятиями. Вершинин держал нейтралитет, с отвращением наблюдая за той самой ухмылкой на лице потенциального вестника его несостоявшейся смерти.

– Здорова, Трофим, – угнетенно произнес Леша.

Лехе было противно даже взглянуть в сторону Трофима и стоящих позади него мордоворотов: он не хотел никого из них видеть, даже подавать руку бывшему дилеру не хотелось.

– Здорова, Алекс! – торжественно со своей фирменной хрипотцой произнес Трофим. – Разве ты не хочешь обнять своего старого друга?! – раскинул руки он, стараясь обходиться с Вершининым приветливо и по-приятельски, что Леша сразу же воспринял как фарс от человека, которому что-либо нужно. Будет ли человек, желавший тебе смерти в прошлом, так сейчас с тобой брататься? Конечно, нет.

На призыв обняться (прислониться к загорелым кривым ручонкам Трофима, ощутить запах курева и дешевых забегаловок этого города, источаемых его вечным свитером, грязным и съеденным молью, выжженном на солнце – Леша менялся, но его брезгливость никуда пока уходить не собиралась) Вершинин лишь спрятал руки в карманы, немного съежился, будто бы замерз, и молча взглянул на Трофима. От того можно было ожидать чего угодно, поэтому с ним всегда нужно было вести себя аккуратно и сдержанно. Сейчас Леша очень рисковал, идя наперекор Трофиму и попутно размышляя над тем, что бандюгану понадобилось от Вершинина. Каков бы ни был расклад этой встречи, Вершинину, чтобы вновь не встрять в историю, нужно было срочно отделаться от них и драпануть отсюда подальше да побыстрее.

– Я так понимаю, вы меня ждете? – начал Алексей. – А ведь мы с вами давно уже все решили.

– Это верно, – подметил Трофим. – Сколько лет-то прошло? Три года? Четыре? – почесывая подбородок, вспоминал он, расхаживая вокруг Лехи.

– Достаточно, чтобы забыть, – подметил Вершинин.

– Понимаю-понимаю, – сказал Трофим, стараясь не материться даже в такой простой и незатейливой речи. – У тебя теперь, я смотрю, новая жизнь. Здорово живешь. Житуха-то лучше, чем была, когда ты был с нами… прежде чем предательски от нас съебаться! Я понимаю, много воды утекло. Ты умудрился забыть то, что очень трудно стереть из памяти. Наверняка бывают моменты в твоей, Лешенька, жизни, когда прошлое существование на игле, на порошках, на таблеточках напоминает о себе и манит вернуться. Все это не проходит бесследно, ведь так?! – Трофим всматривался Леше в глаза, пытаясь определить, что Вершинин на самом деле чувствовал по этому поводу, но Леха на уловку не поддался: и без того башня болит, тут вообще не до гипнотических речей Трофима.

– Что ж! – заключил человек со шрамом. – Ты ушел, выкарабкался, – возмущенно и с некоторым удивлением твердил он, – забыл обо всем и обо всех. С глаз долой – из сердца вон! Ты забыл, а мы до сих пор помним о тебе. Все это не забывается. Просто так от нас не уходят. Эти связи, Леша… они самые крепкие, – он сжал свой костистый кулак, – самые долговечные. Поэтому я и вспомнил о тебе. И все как-то само получилось: иду и вижу знакомые колеса, почему бы не дождаться хозяина, не взглянуть на него? Но я знал, блять… Я так и знал, что ты не посмел забыл меня!