— Что? — передразнивает он, кривляясь. — Руки в ноги, говорю, и бегом. Писец, подарочек, я на траты не рассчитывал вообще-то.

— Тринадцать недель, — повторяю я, хотя хочу сказать совершенно другое.

Я хочу биться в истерике, потому что всё идёт не так, как должно, чудовищная неправильность, в которую я не могу верить. А вместо этого едва блею, обмирая внутри. Та часть меня, в которой уже проснулось материнство, где-то за гранью рассудка боится, что всё это видит и слышит ребёнок. — Аборт до двенадцати делают.

Его лицо, которое уже расслабилось, обращается в камень.

А потом вспыхивает яростью — и она падает на меня.

— Вот ты тварь, — говорит он и отшвыривает сигарету в раковину. Пепел шипит. — Специально ждала, да? Чтоб ничего сделать уже нельзя было? Я думал, ты тупая у нас, наивный цветочек, а ты хитрая тварина, оказывается.

Он смотрит так, словно впервые видит, словно всё обо мне понял.

Словно я только что предала его.

Острое чувство несправедливости раздирает на части.

— Ты же сам говорил, что хочешь! — Я ещё пытаюсь что-то спасти. Беру его за руку, но он выдёргивает её, как будто от прокажённой. — Я не специально, честно, просто не заметила! Цикл всегда скакал. А когда заподозрила неладное… Я сама узнала только пару дней назад. Хотела сюрприз тебе сделать. Обрадовать.

Его смешок хуже любой ругани.

— Обрадовать? Ты серьёзно сейчас? Обрадовать?! — орёт он, багровея от самой шеи. — Так. Есть у меня знакомый человечек, позвоню, скажет, к кому обратиться. Тринадцать не особо больше двенадцати.

— Я не хочу, — шепчу я так тихо, что он слышит. Повторяю уже громче: — Я не хочу! Почему ты так реагируешь? Ты же сам говорил, что из нас бы вышла прекрасная семья. Дети. Детей хотел. Ты же говорил. Ты говорил.

Как заведённая, я повторяю одно и то же. Заклинание, которое не желает срабатывать, молитва, которой не докричаться ни до одного бога. И чем больше я говорю, тем сильнее он наливается яростью, пока не взрывается:

— Каких детей, дура?! Какую семью?! Я и так женат! Пустил в свободную хату пожить, а ты уже губу раскатала! Другая баба давно бы догадалась, а тебя, видать, всё устраивало.

Я вдыхаю, но воздуха нет, вакуум сжимает лёгкие в крошечные мешочки.

— Катись к чёрту, — говорю мёртвым голосом. — Съеду сегодня же.

Кажется, что это кухня поворачивается вокруг, а я стою на месте, вросшая в этажи.

— Не-не-не, — быстро спохватывается он и больно цепляет за локоть, — куда пошла. Сначала избавимся от проблемы, а потом катись, куда хочешь.

— Отвали, — огрызаюсь я, пытаюсь освободиться, но хватка крепкая. — Пусти меня сейчас же! Сама воспитаю!