Я вижу, как гранёный конец рапиры пронзает грудь, как в отчаянии хватается за лезвие тот, кто сам шёл убивать. И только тогда меня настигает боль. Резкая, как пинок, она складывает пополам и копьём пронзает всё тело насквозь. Огненная волна от всаженной стрелы докатывается до затылка, расплавляет ноги в мягкое масло. Я оседаю на землю и от страха не могу даже закричать, голос рыбьими костями встаёт поперёк горла. Сердце ломает рёбра, рвётся наружу, отчаянное, живое. Нет ничего прекраснее жизни, ничего, что сравнится с ней! Я не хочу умирать, не хочу, не хочу!..
Последнее, что я вижу, а может, хочу видеть — всадник на вороном коне. Он мчится во весь опор, земля летит из-под копыт, клочья пены срываются с конского бока. Но всё-таки слишком медленно, чтобы успеть до того, как я упаду во тьму…
Глава 55
Скрипнула и открылась дверь, которую я хотела вечность держать запертой.
Потянулись скользкие щупальца, сотканные из самой тьмы. Они жаждут меня, приникают влажными отростками, угольный дым клубится и вьётся вокруг.
«Мы всегда будем с тобой. Мы и есть ты».
У мужчины, что стоит напротив, большие голубые глаза. Мне нравится, как они блестят, когда он счастлив, как становятся почти бирюзовыми в минуты удовольствия.
Сейчас он злится.
Тесной кухни не хватит, чтобы вместить эту злость. Вчера он праздновал день рождения с друзьями, так что запах перегара ещё держится, а на белках глаз красными звёздочками отмечены лопнувшие сосуды. Набрякшие веки, мятая рубашка, засохшая корочка возле рта. Не лучший вид, но я люблю его и смахиваю неприглядные детали, как сор, пытаюсь разглядеть за ними то солнце, за которым последовала почти год назад. Не так часто его доводилось видеть: то командировки и завалы на работе, то больная мама, с неприятным характером, из-за которого он до сих пор нас не познакомил, да ещё тесный круг друзей, в который не принято приводить женщин. Иногда я обижалась до соплей, как вчера, когда оказалось, что мне нет места на празднике. Но всё равно прощала. Ради сонных объятий по утрам, поездок далеко за город и тех слов, что он говорил, когда был в настроении. «Мы могли бы стать идеальной семьёй, — говорил он, проникновенно смотря в самую душу, и я замирала в сладостном ожидании. — Детей бы завели». Пусть не сегодня, но однажды он созреет. Он ведь так любит меня, хоть и жалуется частенько, что мой характер невыносим.
Но сейчас лакированная картинка счастливого будущего идёт трещинами.
Он злится.
Он не должен злиться, но делает это. Глаза налились кровью ещё больше, зубы сцеплены. Он отворачивается, как будто я совершила нечто такое, отчего ему противно на меня смотреть.
— Какой срок? — цедит он, вытряхивая сигарету из пачки.
Я сперва морщусь от понимания, что придётся дышать противным дымом, и только потом осознаю вопрос.
— Тринадцать недель.
С бумажным стуком на пол падает несколько сигарет, чиркает зажигалка. Он делает затяжку, и вся поза его — готовность отразить нападение. Набыченный, с поднятыми плечами. Не так я всё представляла. Растерянность и разочарование горьким ядом проникает в меня вместе с запахом дыма. В горле першит. Я наливаю воды из-под крана, только чтобы не стоять столбом.
— Дам денег, сходишь сегодня, — бросает он мне в спину.
Слова застревают в ней, вспарывают кожу, доходя до самого сердца. Меня как будто прижгли раскалённым прутом. Чашка падает в раковину, перекатывается на круглом боку.
— Что? — Я ещё надеюсь, что ослышалась.