Книги

Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

22
18
20
22
24
26
28
30

Пока, по ощущению, он предоставлен самому себе. Хотя после отъезда в сентябре Судейкина оформленные им при участии Алексеева спектакли продолжали идти в Париже. Так, газета «Последние новости» от 25 октября 1922 года сообщает: с 20 октября по 9 ноября в помещении Театра Елисейских Полей будут проходить спектакли театра «Балаганчик». У рояля – Мирон Якобсон. Декорации и костюмы С. Судейкина, В. Шухаева, Л. Зака, А. Алексеева.

Попадает он и в другие театры режиссёров-авангардистов, участвуя в художественном оформлении спектаклей. Его привлекают и к оформлению Шведских балетов Рольфа де Маре, Русского балета Рене Блюма, спектаклей Фёдора Комиссаржевского, Луи Жуве. Фёдор Фёдорович Комиссаржевский, сторонник системы Станиславского, основатель театра своей великой сестры актрисы В.Ф. Комиссаржевской, в Англии ставший одним из ведущих режиссёров, принадлежал к реформаторам сцены. В Париже он поставил в Театре Елисейских Полей в 1923 и 1924 годах три спектакля: «Дорога в Лувр» А. Милна на английском языке, «Клуб мандариновых уток» А. Дювернуа и П. Фортуни, «Дуэнью» Р. Шеридана. Каково было участие Алексеева, что он извлёк для себя из общения с Комиссаржевским, нам не ведомо. Как, впрочем, и из общения с Луи Жуве, известным французским режиссёром, актёром театра и кино, другом Ж. Кокто и Жироду, чьи две книги, кстати, наш художник будет скоро иллюстрировать как начинающий новую жизнь книжный график. В 1923 году Л. Жуве, тоже принадлежавший вместе с Ж. Питоевым, Ш. Дюлленом и Кокто к реформаторам французского театра, поставил пьесу Жюля Ромена «Кнок, или Торжество медицины», и только в этом знаменитом спектакле мог что-то делать Алексеев.

Вот что сам он говорил о роли авангардного театра в его дальнейшей творческой жизни художника книги. «Мой опыт художника начался с театра под руководством одного из его (Мейерхольда. – Л. З., Л. К.) сотрудников. И, сотрудничая затем с режиссёрами "Картели" двадцатых годов (они тоже были под большим влиянием великого реформатора современного театра), я выучился задумывать всю будущую иллюстрированную книгу как спектакль. Таким образом, именно Мейерхольду, который был решительным, но полным уважения оппонентом своего учителя Станиславского, я обязан моим увлечением зрительной новизной».

Он слышит от Питоева: «Кто же более реален? И кто на самом деле реален? Человек или его творение? Бог создал Шекспира, а Шекспир сотворил Гамлета, реальность Гамлета – вечна». А он ещё недавно продолжал задавать себе детский вопрос: «действительно ли мечты – часть бытия – оказывают влияние на повседневную жизнь и порождают новую реальность, или же, напротив, мои мечтания не влияют на неё, и что у меня нет права принимать их всерьёз за настоящую жизнь?». Его сомнения развеяны: другая реальность существует, она может зависеть от него. Но как её выражать? Он чувствует себя в театре постоянно на вторых ролях, где для подлинного творчества остаётся не так уж много места. Он решает углубить свои знания о восточных культурах и записывается учеником первого года на курсы языков хинди и японского в Национальную школу живых восточных языков, видимо, неизгладимы впечатления от Индии и Японии, где он побывал во время службы на крейсере «Орёл». По каким причинам прервал обучение, увы, неизвестно.

В 1922 году поселяется и будет жить до 1923 года на улице Д`Альзас в доме 39 бис в Леваллуа-Перре. 28 апреля 1923 года в Париже – событие. Открывается новый театр под названием «Шут». Известны имена его создателей: дирекцию представляет Ашим-Хана, музыкальной частью заведует Мирон Якобсон, режиссёр – А. Смолдовский. И мы вновь встречаем имя Алексеева, да ещё как главного художника театра! В частной коллекции швейцарского фонда «Art Ex East» хранится его эскиз логотипа этого нового театра, где забавно переплетаются слово «шут» по-русски и по-французски.

Что это был за театр? Малый зал на сто пятьдесят мест, миниатюрная сцена, где танцору негде повернуться, непритязательные костюмы, большинство декораций – сукна, домашняя игра и немудрящая обстановка обезоруживали зрителей. Но критики сразу заметили: театру не хватало оригинальности как в репертуаре, так и в режиссуре. «Не было выдумки и строгой слаженности, чем гордится русская режиссура, но милая старательность и техническая наивность», – писал в газете «Последние новости» от 4 мая 1923 года бывший сотрудник журнала «Аполлон», драматург, знакомый Мейерхольда Евгений А. Зноско-Боровский. Всё это, очевидно, не устраивало и требовательного к себе и искусству Алексеева. Позднее он сделает эскизы декораций и костюмов для какого-то варьете и даже для шведского балета. Но, как потом понимает, работы его были несамостоятельны, это подражание учителю. Он вспоминает: Судейкин даже сгоряча обозвал его «ничтожеством», видимо, на неуступчивые слова об их несходстве или что-то в этом роде.

К 1925 году он распрощается с несостоявшейся карьерой художника театра (пишет: «меня просто выгнали»). И не захочет больше участвовать в коллективном творчестве. К этому времени он женат, у него дочь Светлана. 28 июня 1923 года состоялось его бракосочетание с Александрой Гриневской, актрисой театра Ж. Питоева в мэрии 17-го округа. Жорж Питоев и Поль Рэш свидетели этого союза. Кто же была эта привлекательная, одарённая молодая женщина, немало лет преданная помощница столь незаурядного мужа? Вокруг её кратко излагаемой биографии много легенд, которые мы попытались распутать, обратившись к документам и другим проверенным источникам.

Александра Гриневская сыграла в жизни Алексеева столь важную роль, что необходимо сделать отступление и рассказать о ней поподробнее.

Александра Гриневская

Она родилась 20 августа 1899 года в Петербурге в особняке на Мойке, 88. Спустя годы увидит здесь свою мать первый и последний раз в жизни. Вот как это происходило в день чьей-то свадьбы: «все люстры зажжены, а перед входом, на снегу, в ожидании гостей разостланы ковры. Перед домом, на набережной выстроилась очередь подъезжающих экипажей. В главном бальном зале играл оркестр, и в дом бесконечным потоком прибывали нарядные гости. Был приглашён весь петербургский свет. Сашу отправили подальше от посторонних глаз спать. Гувернантка уложила её в кровать и оставила одну. Посреди ночи на третий этаж, в комнату, где спала её дочь, поднялась Вера. На ней было чёрное бархатное вечернее платье. Войдя в неосвещённую спальню, она бросилась к Сашиной кровати, обняла её и со слезами стала умолять простить её. Так прошло несколько минут. Вера привела с собой чёрного пуделя. Наконец, она поднялась: "Мне пора, вот Кики. Он теперь будет с тобой, и ты сможешь разговаривать с ним, когда будешь по мне скучать!" Помню, когда мама рассказывала мне об этой встрече, у меня мурашки побежали по спине, когда я увидела, как посуровело её лицо и глаза наполнились слезами, не могу представить себе, как она смогла пережить эту боль». Эта печальная история передана Светланой Александровной в несколько мелодраматических тонах со слов матери. Каково же происхождение Александры Гриневской, вновь оказавшейся в Петербурге, в доме своего рождения? И что это был за дом? Оставим на время воспоминания. Обратимся к документам.

Дом принадлежал Евгению Ивановичу Ламанскому, крупному финансисту, одному из основателей первого Государственного банка в России. От первого брака у него – приёмная дочь Александра, обнаруженная в 1872 году новорождённой на паперти одной из петербургских церквей, своих детей у него не было. Она вырастает образованным, талантливым (успешная акварелистка) и достойным человеком[19]. После смерти супругов Ламанских, в 1903 году Александра Евгеньевна наследует элегантный особняк, отстроенный Монферраном неподалёку от Исаакиевского собора, его детища, напротив Поцелуева моста. В 1914 году она вторично выходит замуж за барона, камер-юнкера императорского двора Евгения Христиановича фон Таля. Не означает ли это, что немолодая пара, заново обустроив особняк, приглашает после венчания на свадьбу многочисленных гостей? Если это так, то на неё и привозит из Парижа очевидно пятнадцатилетнюю Александру тётушка, «тётя Катя», как её именует Светлана. Мать приглашена тоже, причём из Польши. Когда Светлана найдёт фото женщины с процарапанным лицом и спросит: «Кто это?», у матери выпадет из рук чашка и разобьётся.

Будущая мать Александры – юная Вера Тимофеева, скорее всего, няня, если судить по скромному облику на фото, маленького сына Александры Евгеньевны от первого брака, нежели гувернантка будущего отца нашей Александры, да ещё обучающая его английскому языку, как убеждена Светлана: Гриневскому в то время уже 35 лет. С ним-то и был совершён грех. Александр Гриневский – сын Александры Карловны баронессы де Левендаль-Ламанской от первого брака с неким Александром Константиновичем Гриневским. Такая запутанная история.

Александр Александрович Гриневский, отец Александры, родился 22 октября 1864 года, когда его матери шёл 22 год[20]. Одно время он – председатель собрания художников, фотографов-любителей и спортсменов, а также литераторов, о чём извещает «Весь Петербург» за 1910 год. На старой фотографии – щеголеватый холёный господин, восседающий за изысканно убранным столом, украшенным цветами. В воспоминаниях Светланы её дед Гриневский запечатлён в день сорокалетия, значит, в 1904 году. «Он сидит с моноклем в глазу и гвоздикой в петлице, напряжённый и чопорный, со свеженафабренными завитыми кверху усами над узкой верхней губой. Если присмотреться на стоящие вокруг бутылки, можно разобрать название выписанного из Франции вина»[21]. Сохранилось фото: маленькая девочка лет пяти-шести в белом капоре рядом с фатоватого вида господином. Фото вроде бы сделано в Париже. После приезда в Америку в 1940-м Александра поведёт дочь в полный шика отель «Плаза», чтобы попить чаю и увидеть место, где по дороге на выставку останавливался когда-то её отец с гостями. Им хватило денег лишь на чашку чая, так была высока его цена.

Итак, в респектабельном доме на Мойке рождается незаконная дочь. Оскорблённая баронесса де Левендаль-Ламанская[22] не может потерпеть такого позора. Вначале Вера с ребёнком живёт на даче Ламанских в Стрельне, через два года малышку препоручают сестре провинившегося Александра Екатерине, которая увозит её с собой в Париж. Веру лишают собственного ребёнка и отправляют с глаз долой туда, откуда она прибыла. Во всяком случае, на фотографии 30-х годов она с мужем снята в Польше. Вот почти и всё.

А кто такой Александр Константинович Гриневский, дед Саши, первый муж баронессы? На фото – грузный немолодой мужчина в цилиндре и крылатке. На коленях хорошенький нарядный мальчик и рядом тоже нарядная, постарше, девочка. Это Александр и Екатерина, его дети. По архивным документам нам удалось установить, кроме имени и отчества Гриневского, лишь несколько его петербургских адресов. О бабушке Левендаль-Ламанской Саша тоже, похоже, ничего не знала. А многие таланты она унаследовала от этой незаурядной женщины[23].

В 1876 году Александра Карловна вступила во второй брак с банкиром Евгением Ивановичем Ламанским, имея от первого брака с А.К. Гриневским не только двенадцатилетнего сына Александра, но и дочь Екатерину, ту самую «тётю Катю», что увезла девочку в Париж. Александру Карловну, независимую, энергичную, переполненную творческими планами, мало беспокоили светские сплетни о её втором браке. Нам остаётся только коротко посвятить читателя в детали повседневного бытия «тёти Кати». На фото – солидная немолодая дама в открытой коляске с кучером в Булонском лесу вместе с Сашей-подростком. К этому времени она графиня Скавениус, её обширная квартира в 17-м округе, на авеню Ниель, 85. Светлана пишет: «Тётя Катя держала музыкальный салон. Сюда, на авеню Ниель, каждую неделю приезжали дипломаты, художники, аристократы и другие европейские знаменитости, чтобы послушать игру Сати и Дебюсси». Дебюсси умер в 1918 году, Сати – в 1925-м, сама она скончалась тоже в 1925 году, – её салон переживал популярность, привлекавшую знаменитостей, в первую четверть ХХ века[24].

Первое встретившееся во французской прессе упоминание о «тёте Кате» и её салоне 1909 года: «Русские певцы с триумфом выступили у графини Пьер Скавениус». Это и есть «тётя Катя». В сообщении за 1911 год мы читаем об ужине-приёме у графини Левендаль-Скавениус, где гости могли «насладиться пением графини Баратовой, исполнившей несколько арий из своего репертуара». Музыкальный салон продолжает частенько доставлять наслаждение его посетителям, в том числе российскому послу Извольскому, в честь которого графиней Scаvenius-Loewendal на Avenue Niel 13 мая 1913 года устроен вечер. Месяцем раньше, «на очаровательном музыкально-литературном вечере сама хозяйка удостоилась аплодисментов за совершенное исполнение пьес Листа, Шопена и Шумана». Исполнялись иногда и произведения её собственного сочинения. Слышали ли их юная племянница, присутствовала ли на столь блистательных музыкальных вечерах и утренниках?

«Катя считала, что, взяв маленькую Сашу на попеченье, она спасла репутацию семьи. Этого было достаточно. От гостей девочку прятали и во время приёмов отправляли на кухню, где от тётушкиной прислуги она получала единственное тепло, которое знала за все годы детства. Когда Саша выросла, тётя Катя стала представлять её гостям – девушка развлекала их, читая стихи по-французски, по-немецки и по-русски – на всех этих языках она говорила очень хорошо». Так пишет Светлана, очевидно, со слов матери. А в апреле 1911 года Саша могла побывать вместе с тётушкой в русском православном храме на улице Дарю: Екатерина Александровна заказала службу за упокой души г-жи Ламанской, своей матери, похороненной рядом с мужем на Николаевском кладбище Александро-Невской лавры в Петербурге в 1903 году. «Молитвы будут прочитаны в четверг, в три с четвертью пополудни», – уточнялось в газете «Фигаро».

На фотографии 1920 года Александра Гриневская: на фоне традиционного задника (снимок сделан в фотоателье) в элегантной чёрной шляпе с перьями и длинном, стильном пальто, в белых перчатках и с модной меховой муфтой: живое олицетворение ар-нуво. 28 февраля 1921 года парижская газета сообщила: на музыкальном утреннике графини Скавениус-Левендаль «большой успех выпал на долю итальянской пианистки мадмуазель Л. Боргатти, талантливой певицы Анриетт Силве, мадмуазель Саши Гриневской, исполнившей несколько танцев». Саша Гриневская, живя у тёти-графини, не только танцевала, читала стихи на трёх языках, но и рисовала, писала маслом, как когда-то её талантливая бабушка Александра Карловна. У неё, судя по всему, были неплохие учителя. Уже в апреле 1921 года в одной из парижских галерей на улице Сен-Флорентен состоялась первая персональная выставка её работ. В следующем году у графини в салоне появляются новые знаменитости – Жорж Питоев и очаровательная Людмила Питоева[25].

Труппа Питоева состояла из талантов разных национальностей. В главных ролях постоянно он и его красавица жена Людмила, выдающаяся актриса. Они считали психологический театр главным делом жизни. Зрители называли его «театром потрясений», а Жан Кокто воскликнул: «Это был святой театр». Такова самоотрешённость от житейского и меркантильного супругов Питоевых. К ним и попала не имевшая профессионального актёрского образования Александра Гриневская. «Одной из частых посетительниц тётиного салона стала известная парижская актриса – Людмила Питоева. Услышав, как мама читает стихи, она отвела её в сторону и стала уговаривать уйти из тётиного дома и поступить в авангардный театр, которым руководит её муж Жорж. Не сказав никому ни слова, мама перебралась в маленькую квартирку на Левом берегу Сены и начала самостоятельную жизнь. Питоевы взяли её в свою труппу на характерные роли». Что произошло между Александрой и её тёткой[26], о которой позже она отзывалась неприязненно, вряд ли нам доведётся узнать. 1922 годом помечена любительская фотография, на которой видим Александру Гриневскую сразу после ухода из дома, очевидно, столкнувшуюся с бытовыми проблемами, от которых больше двадцати лет её заслоняла состоятельная тётушка. В недорогой меблированной комнате с непритязательными цветочными обоями, на просторной деревянной кровати полулежит скромно одетая задумчивая молодая женщина с печальными глазами.