С высокомерным видом Рэми вздёрнула подбородок и ответствовала:

– Повелитель Мариана заверил меня, что в этой стране я свободна ехать, куда пожелаю.

Вежливо приподняв брови, Эртан уточнил:

– Насколько я помню, повелитель Марина ещё отметил, что правила для тебя устанавливает он.

Всё её лицо выразило насмешку; сложив руки на груди, она совершенно его тоном переспросила:

– Заходишь с козырей, да, Эрт? – после этого невозмутимо забралась в седло без его помощи и уже оттуда отрапортовала: – Попробуй меня принудить, и тогда узнаешь. Я уже не та покорная принцесса, которая не способна жить без установленных для неё правил, Эртан. Ты сам сделал меня такой. Я не подчинюсь ни тебе, никому, – пришпорив лошадь, она не стала дожидаться его ответа и сорвалась вперёд бодрой рысью.

Не оглядываясь, поэтому не заметив, что вслед ей он смотрит с откровенным восхищением.

Наверно, Эртан влюбился в неё именно в этот момент – да и сложно было бы, по правде сказать, в неё сейчас не влюбиться. Она, действительно, ничуть не походила на приехавшую в Мариан иноземную принцессу, связанную этикетом, представлениями о приличиях и полным непониманием того, как жить. Она освободилась, и из брони её прежних манер, как клинок из ножен, проглядывала теперь её настоящая личность – яркая, категоричная, непокорная. То, что всю её жизнь в ней подавляли, потому что при ниийском дворе это было в высшей степени неуместно. То, что в ней разглядел отец-король и что ему хотелось сохранить и спасти. То, что сам Эртан в ней даже не угадывал – но теперь, впервые отчётливо увидев, понял, что иначе и быть не могло, и она могла оказаться внутри только такой.

Рэми же, впервые в жизни позволив себе отстаивать себя столь прямо и дерзко, пребывала на кураже. В голову её приходили всё новые и новые колкие фразы, которые она могла бы ему сказать, и всё новые и новые безумные идеи.

Например, можно было бы заключить союз с Элпи! Вот это был бы ход! Наверняка она бы обрадовалась возможности подложить свинью Эртану! Вдвоём они смогли бы вертеть всем Марианом!

В этот сложный момент Элпи казалась Рэми ходячим идеалом: смелая, сильная, играющая только по своим правилам, умеющая вить из собеседника верёвки, твёрдо знающая, чего хочет, и умеющая этого добиваться! Упоенно Рэми представляла, что и она станет такой же, и тоже сможет дерзко угрожать мужчинам кинжалом, щеголять голыми коленками и проворачивать политические комбинации тихим поддакиванием.

Со стыдом вспоминая, как она ещё недавно мямлила и не решалась даже слегка поцарапать его, теперь она воображала, как при следующей встрече прямо в духе Элпи приставит этот самый кинжал к его горлу и потребует… что бы такого потребовать? Фантазия давала сбой, и Рэми решила позже придумать какую-нибудь блестящую остроумную фразу на такой случай, чтобы уничтожить его наповал одной только этой фразой!

Застопорившись на этом витке мыслей, она перешла на другую идею, ещё более блестящую: союз с А-Лерси! В её воображении ей виделось, как она занимает достойное место средь этих интриганов, как они признают её за равную и принимают в свой изысканный круг, а она начинает ворочать большой политикой без малейшей натуги, лишь небрежным жестом отряхивая кончики воздушных дорогих кружев на своём платье.

Далее её мысли приобрели и совсем уж фантастический характер: в мечтах она видела, как ей удалось под своими знамёнами объединить А-Лерси с А-Верпами, и как благодаря их поддержке она захватывает власть в стране и становится основательницей новой династии.

На сладком моменте коронационных торжеств – по пышности не уступающим ниийским – она, наконец, добралась до столицы, так что пришлось прерваться.

Мадам Леста была в порядке – откровенно говоря, настолько в порядке, что даже планировала в недалёком будущем выйти замуж за одного столичного джентльмена, – и знать ничего не знала об истории, приключившейся с Алиссией. С охами и ахами она хваталась за голову и причитала. Обе подруги выросли на её руках, и за обеих она переживала всей душой.

– Я всё устрою, – уверенно заверяла её Рэми, и мадам невольно отмечала, что подопечная изменилась за последние несколько недель разительно.

«Растёт девочка», – вздыхала мадам, которой тяжело было принять этот факт.

После дома Рэми отправилась в церковь – ещё и ещё помолиться, а если выдастся случай, то и покаяться, на душе было тяжело и муторно. Вот только каяться она собиралась явно не в том, в чём следовало: ей несомненно казалось, что вина её в том, что она обольстилась обаятельным ралэсом и сплясала под его дудку. Ей теперь всё, что происходило между ними любовного, несомненно казалось грехом, – к большому недоумению священника, который, впрочем, покладисто отпустил ей всё то, что она к грехам причислила. В конце концов, чужая совесть – потёмки.

Придя, таким образом, к некоторому миру с самой собой, Рэми снова вернулась домой, где этот мир незамедлительно был разрушен, потому что там неожиданно обнаружился Эртан.