Для Серафины сердце Ровены было закрыто, но она видела перед собой два пути. Первый: поверить Ровене, перестать сопротивляться и позволить затянуть свою душу в самую глубину черного плаща. Второй: продолжать сражаться за себя в этом водовороте забвения.
К счастью, после предательства Ровены Брэден понял, что людям можно доверять не всегда. А Серафина, наоборот, научилась доверять. Ведь Ровена, несмотря на всю свою вредность, ехидство и неверный характер, все же помогла Серафине поговорить с Брэденом и написать ему послания пеплом у камина. А потом открыла им тайны черного плаща. В конце концов, может быть и так, что Ровена испытывает чувства к Брэдену, но при этом не собирается уничтожать Серафину. Разве это так уж несовместимо между собой?
Серафина не знала ответов на свои вопросы, и от этого становилось еще страшнее. На самом деле сейчас, ни в этом черном водовороте, ни в мире духов у нее не было никаких путей. Не было ничего. Даже если она сможет вернуться туда, откуда перенеслась в темноту плаща, она не обретет ни голоса, ни прикосновений, ни любви. Ей оставалось только стремиться вперед, к неизвестному.
«Доверься мне, — сказала ей Ровена, — доверься мне».
Серафина понимала, что, возможно, никогда уже не вернется в мир живых и не увидит его. Она начала мысленно прощаться с Брэденом и Вайсой. Потом с папашей и матерью, со львятами, с мистером и миссис Вандербильт и со всеми, кого знала. Она сказала «прощай» каждому. Хотелось верить, что, по-своему, она сумела им хоть как-то помочь.
Серафина закрыла глаза и сделала длинный, глубокий вдох, наполнив свои легкие черной пустотой. Потом задержала дыхание, понимая, что это ее последний вдох, так же, как человек, оказавшийся под водой, понимает, что следующий вдох наполнит его легкие водой и окончится смертью.
Наконец девочка выдохнула, и ее сознание перестало сопротивляться происходящему. Плащ засасывал душу Серафины все глубже и глубже в свое бездонное нутро.
Она растворилась в черных складках, которые уже успели утянуть к себе столько душ. Теперь у нее не было ни тела, ни души. Только сознание, вращающееся в бесконечной темнице. Наконец она узнала, что чувствовали Клара Брамс, Анастасия Ростонова, ее мать и множество других жертв черного плаща.
Здесь не было времени и ничего не менялось. Любой момент мог оказаться секундой, за которую падает на пол и разлетается брызгами капля воды, или целым плодотворным годом общения с любимыми людьми.
Серафина ничего не знала.
Не было верха или низа, действия или результата. Ни мягкости, ни жесткости, ни яркости, ни мрака, ни движения, ни чувств, ни голоса, ни прикосновения, ни четких форм, ни красоты, ни любви, ни сострадания.
Ровена заперла ее в черной пустоте.
Глава 40
Серафина подняла веки и не увидела ничего, кроме черноты. Как будто она вообще не открывала глаза.
Из темной воронки сна ее вырвал чей-то приглушенный голос, но, проснувшись, она уже не услышала ни голоса, ни звука, ни движения.
Только чернота.
Она закрыла глаза и снова открыла их. Ничего не изменилось. Такая же тьма.
Но она уже не вертелась в черном водовороте плаща. Она лежала на спине на длинной, прямой, холодной поверхности.
«Где я? — спросила себя Серафина. — Как я здесь очутилась?»
И ответом на ее вопрос пришел звук. Стук в ушах, самый настоящий, самый оглушительный из всех звуков, когда-либо слышанных ею.