Но это слово все изменило.
Внезапно Чарльз отступил куда-то на задний план. На задний план отступило его бездыханное тело, в нелепой позе застывшее на полу. На задний план отступили наши с ним напряженные отношения, его поведение, моя ненависть. На задний план отступил факт его смерти, со всеми ее обстоятельствами.
А на передний план выступила Марни.
Я сделала с ней то, что мир сделал со мной.
Ты должна была спросить меня, пожалела ли я об этом. Так вот, в этот миг я впервые почувствовала какое-то подобие сожаления.
Фрукты, вывалившиеся из пакета, раскатились по коридору, а цыпленок, по-прежнему запаянный в полиэтиленовую пленку, кис на деревянном полу. Под радиатором поблескивала моя шпилька. Но ничто из этого не имело значения. Я могла думать только о Марни. Где-то на периферии моего зрения, производя какие-то бессмысленные и бесполезные манипуляции, суетились парамедики. Мы все понимали, что очень скоро они поднимутся, отступят от тела и смущенно прокашляются.
Марни, съежившись, сидела на нижней ступеньке лестницы. Плащ сполз у нее с плеч и висел вокруг талии, удерживаемый только манжетами на рукавах. Она больше не плакала. Но ее била дрожь, ее трясло с такой силой, как будто что-то внутри ее неистово рвалось наружу. Челюсть у нее отвисла, глаза были красные и опухшие от слез, и она непрерывно икала, точно подавившийся младенец. Эти негромкие звуки были ужасны. Она сжалась в комочек, подтянув колени к груди и обхватив их руками, и казалась совсем крошечной.
Я сломала ее. Тогда я поняла, что сломала ее.
Только не надо бессмысленных банальностей. Нет никого хуже, чем люди, которые говорят, что все понимают, когда на самом деле не понимают ровным счетом ничего. А ты не принадлежишь к их числу.
Тогда я поняла, что кругом виновата. Я довела ее до этого, мои слова, моя ложь. И раз уж я пообещала тебе говорить правду, не стану отрицать, что это я свернула ему голову, я сломала ему шею.
Угрызения совести стали для меня неожиданностью. И возможно, они не были бы настолько острыми, чтобы заставить меня пожалеть о содеянном, не примешивайся к ним крупица надежды. Клин между мной и Марни вбила романтическая любовь. Теперь те трещины, которые пролегали между нами, были пусты, и их можно было вновь заделать, так что никто и никогда не догадался бы, что они когда-либо существовали. И эту возможность создала я. Мне было грустно из-за того, что Марни страдает, и из-за того, что ей еще предстоит пережить. Но вины я не ощущала. Ощущала я главным образом облегчение.
С того дня все успело значительно измениться; тебе это известно, как никому другому. Со времени тех событий прошло около года. Но благодаря тебе кажется, что неизмеримо больше.
Поздно ночью после ухода полицейских, врача и санитаров, приехавших забрать тело, мы с Марни отправились ко мне.
Пока мы поднимались в лифте и шли по коридору, я остро ощущала, что мой дом не выдерживает никакого сравнения с домом Марни. Здесь не было ни одного из символов успеха: ни натертых полов, ни безукоризненно чистых зеркальных стен. Но я знала эту женщину одиннадцатилетней девочкой, и тогда ни богатство, ни успех не производили на нее никакого впечатления. И мне было известно, что она осталась все той же Марни. Это были ценности ее покойного мужа, это он любил деньги, излишества и роскошь. Но мы-то с ней понимали, всегда понимали, что это всего лишь фасад, отделка, которая украшает, но не меняет сути вещей.
Марни никогда не проводила в моей квартире много времени, и я рада была тому, что сейчас она здесь, со мной. Я предложила ей пижаму, свою любимую, и, пока Марни принимала ванну, сделала для нее чашку сладкого чая с молоком.
В ожидании я лежала в постели и прислушивалась к доносящимся из ванной звукам. Наконец Марни вытащила затычку, и вода забулькала, уходя по трубам. Потом дверь ванной открылась, и она выглянула в коридор, чтобы взять с батареи пижаму. Свет был выключен, но я слышала, как она вошла в спальню и забралась в постель рядом со мной. Уже понемногу светало, солнце поднималось над горизонтом, и кромки жалюзи еле заметно золотились.
Близость Марни не давала мне заснуть. Она лежала на боку, спиной ко мне, лицом к окну, дыхание ее было ровным и размеренным, и я подумала, что, наверное, она была так обессилена, что сразу же провалилась в сон.
Я лежала на спине со сложенными на животе руками и чувствовала себя абсолютной хозяйкой положения. Да, я ничего не планировала – помни об этом, – но итогом была вполне довольна.
– Джейн? – вдруг срывающимся голосом спросила она.
Я ничего не ответила.