— Есть закурить? — Снова вздохнув, негромко спросил Жека Стёпку. Тот молча вынул зажигалку и сигарету и не глядя протянул соседу. Костяков затянулся, выдохнул струю сизого дыма и предложил сигарету Тарасу: — Будешь? — Стёпка по-прежнему молча взял, повторил все действия Костякова и отдал ему же. — Поговорим? — Устало предложил Жека.

— Поговорим, — согласно кивнул Стёпка, и Костяков, мимолётно взглянув на друга, виновато пробурчал:

— Слушай, Тарас, извини. Не думал, что ты так сильно заморочишься из-за Катьки. И не специально кинул тебя одного, так получилось. А то, что потрепал тебя чутка — ты сам виноват: я же предупреждал, чтобы не совался к Катюхе. Помнишь? И ещё раз предупреждаю: если она из-за тебя свинтит из школы, я тебя закопаю. Ферштейн? Или… Сам уйду следом за ней, — внезапно добавил Жека.

— Чего?! Совсем ополоумел? — Подскочил на месте Тарасов, разворачиваясь к собеседнику всем корпусом. Он и сам бы не смог определить, что напугало его больше: — Как это уйдёшь? Зачем? Почему? Костяк, какого хрена? Я думал, если она испарится, и между нами больше не будет никаких баб, всё будет как раньше, — растерянно пробормотал Степан.

— Нет, Стёп, уже ничего не будет как раньше, — уныло вздохнул Жека. — Мне без неё никак.

— Да почему?! — эмоционально взвыл Тарасов. — Ну чего тебя от неё так штырит, Жек? Почему, ёшь-матрёшь, она важнее меня? Почему?!

— Почему? — Грустно усмехнулся Костяков. — А вот не надо было тогда с фантами мухлевать! Говорил же тебе, дурья твоя башка, не надо нас сближать, для всех так будет лучше, но разве ты послушал? А теперь всё, поезд уехал. Ну как тебе понятно объяснить? — Евгений поднял глаза к небу, задумавшись, а после перевёл взгляд на друга: — Вот смотри. Ты мне друган, так? Чувак, который находится ко мне ближе всех. Ты всегда рядом, и я многое тебе прощаю такого, чего бы никогда не простил остальным. Так? — Стёпка кивнул, заинтересованно заблестев глазами, а Жека продолжил. — Но Катюха ко мне не просто близко, она вообще внутри, — для наглядности Костяков даже стукнул кулаком себя по груди. — Она как будто мой центр. Если она улыбается, мне становится так хорошо… Как будто мир могу перевернуть и всё преодолею. А если грустит или плачет… — Женька невольно передёрнул плечами. — Это жесть! Как по живому режут. Сам знаешь, я выносливый, мне плевать, когда пытаются сделать больно, и я легко могу это перетерпеть. Но когда Катьке больно делают, мне в тысячу раз больнее! Это другая боль, и я не знаю, что с ней делать! Её невозможно вынести, и я готов порвать на клочки любого, кто рискнёт так подставиться. Даже тебя, Тарас… Просто, я её люблю, — совсем уж тихо прошептал мальчишка себе под ноги.

Стёпке показалось, что у него что-то не то с ушами:

— Любишь? — Переспросил он. — Серьёзно? Вот прям любишь-любишь?

Жека недовольно поморщился:

— Молчи, сам знаю, что влип, — вздохнул он. — И знаешь, что самое стрёмное? Мне кажется, это на всю жизнь.

Тарасов недоверчиво присвистнул:

— Нихренасе, скажешь тоже, это ты загнул. Да ты ещё таких Катек встретишь знаешь сколько? Костяк, ну всё, хорош тут нюни разводить. Давай уже забьём на всю эту лажу и пойдём пивка тяпнем, а? Не боись, не трону я больше твою Катьку. Обещаю.

— Нет, Степанелло, ты, походу, так и не понял, — удручённо покачал головой Евгений. — Ты Катьку обидел, а на самом деле обидел меня. Крепко обидел. Въезжаешь? Извинись перед ней, Тарас. Извинишься, тогда пойдём и выпьем, а так — нет.

— Чего?!! — Опешил Стёпка. — Я? Извиняться? Перед Журавлихой? Ты охренел совсем?! Да ни в жизнь!

— Ну, нет, так нет, — кивнул Костяков, вставая со скамейки. — Значит, всё. Баста. Нашей дружбе конец. Просто знай, тронешь её ещё раз — отдубасю так, что родная бабка не узнает. Так что помни про своё обещание. Бывай, Тарас. — И бывший друг направился обратно к школе, услышав, что прозвенел звонок с урока, а значит можно пообщаться с Журавлёвой во время перемены.

— Да пошёл ты! — Крикнул ему в спину раздосадованный до невозможности Степан. — Тоже мне! Пуп Земли! Я и без тебя прекрасно обойдусь, слышишь? — Но Костяков на его вопли не обернулся, даже шага не замедлил, и Тарасову вдруг показалось что вот прямо сейчас из его жизни уходит нечто очень важное и ценное. Что именно, он не мог определить, однако, непонятные чувства горечи и утраты жутко злили. Вскочив, он со всей дури пнул ни в чём неповинную скамейку и бросился вон со школьного двора.

Катя медленно тащилась с обоими рюкзаками на следующий урок, раздумывая, что будет делать с чужим имуществом, если Костяков так и не объявится. Но тут её окликнули из-за угла:

— Пссс, Катюх, иди сюда, — девочка оглянулась и заметила Костякова, который пальцем поманил её к себе. Журавлёва обрадовалась, что проблема решилась сама собой и подбежала к однокласснику:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Ты куда пропал? Где Тарасов? И… Что с лицом? — Засыпала она Женьку вопросами попутно вручая ему рюкзак.