Вообще-то желудок не самое лучшее место для определения присутствия мышьяка, волосы, ногти, кровь и моча, гораздо лучшие индикаторы того, что у кого-то неестественно высокий уровень яда в организме. Однако врач провел исследование и вскоре получил результат. Он был положительным. Затем доктор попросил полицию эксгумировать тело, которое, в свою очередь, показало высокий уровень мышьяка. Сразу же после этого полиция эксгумировала еще несколько близких и родных Мэри Энн (включая тело Джозефа Наттресса), и сделала точно такое же открытие.
6 мая 1873 года выездная сессия суда присяжных графства Дергем обвинила Мэри Энн Коттон в убийстве Чарльза Эдварда Коттона. Суд был отложен, пока она не родила дочь Куик-Маннинга (позднее ребенка удочерили), после чего дело пошло быстро.
Прежде всего обвинитель сделал заявление судье, мистеру Джастису Арчибальду, что чтобы доказать ее логический подход к убийству Чарльза Коттона, следует выслушать показания относительно смертей Джозефа Наттресса, а также нескольких других жертв. К ужасу Мэри Энн судья согласился, и обвинитель энергично принялся за дело, приведя многочисленных свидетелей, которые показали, что Мэри Энн часто покупала мышьяк. Обвинитель также представил нескольких докторов, которые подтвердили необычайно высокую смертность от воспаления желудка в домах Мэри Энн, и наконец вызвал на свидетельское место Томаса Райли, который подтвердил, что Мэри Энн заявляла, будто Чарльз Коттон является препятствием для ее брака с Джоном Куик-Маннингом.
Защитник, мистер Кэмпбелл Фостер, ринулся в атаку. Он утверждал, что Чарльз Коттон, а также несколько других жертв спали в комнате, оклеенной зелеными цветочными обоями, которые, как известно, содержат элемент мышьяк. И правда, пигмент был открыт примерно в 1775 году Карлом Шеле, который назвал его «Парижская зелень». Поэтому существуют предположения, заявил мистер Кемпбелл Фостер, что ребенок умер от вдыхания частичек мышьяка из воздуха[61]. Кроме того, так как Мэри Энн необыкновенная чистюля, она использовала мыло и мышьяк для мытья полов. Когда вода высыхала, она оставляла ядовитый осадок, который также мог вдыхаться несчастным ребенком. То была умная защита, но присяжные не поверили ни одному слову из нее и вскоре ушли, а вернулись с вердиктом «виновна». Когда мистер Джастис Арчибальд зачитал смертный приговор, Мэри Энн потеряла сознание, и ее вынесли из зала суда два тюремных надзирателя.
Мэри Энн Коттон продолжала настаивать на своей невиновности до самой смерти. Она написала много писем не только тем, кто ее поддерживал (такие тоже нашлись среди некоторых ее бывших нанимателей), но также своему мужу, потому что по закону она все еще была замужем за Джеймсом Робинсоном, умоляя его принести ей в тюрьму ребенка, а также двум своим оставшимся в живых пасынкам. Джеймс Робинсон не ответил на письмо, но не смутившись, Мэри Энн написала ему снова с просьбой навестить. Вместо этого Робинсон воспользовался помощью шурина, послав в тюрьму его. Мэри Энн попросила того составить петицию, утверждающую ее невиновность и требование освободить ее. Шурин Робинсона отказался делать подобную вещь, но, как ни странно, при такой тяжести свидетельств против нее, Мэри Энн смогла уговорить несколько других человек составить такой документ и пустить его в ход, хотя из этого ничего не вышло, что и неудивительно.
24 марта 1873 года в возрасте сорока одного года Мэри Энн Коттон повели на эшафот, расположенный внутри дергемской тюрьмы. Говорят, что, будучи всегда дотошно аккуратной женщиной, она настояла на том, чтобы расчесать и аккуратно завязать волосы, прежде чем ее повели к месту, где ей предстояло быть повешенной. Палач, человек по имени Вильям Калкрофт, был специалистом своего дела. Начав известную карьеру в двадцать с небольшим лет с порки детей за 10 шиллингов в неделю, он дорос до палача с окладом 10 фунтов за «повешенье». Его работа палача длилась уже почти пятьдесят лет к тому моменту, когда Мэри Энн встала к петле, поэтому можно предположить, что конец был быстрый, а возможно, даже и безболезненный.
Естественно, так как Мэри Энн не призналась ни в одном из убийств, нет точного подсчета числа ее жертв, но учитывая век, в котором она жила, не будет притянутым за уши мнение, что некоторые действительно могли умереть от естественных причин. Большинство исследователей считают, что она убила от пятнадцати до двадцати одного человека, включая мать, любовника Джозефа Наттресса, свою золовку, Маргарет Коттон, четырех своих мужей и бессчетное количество родных и приемных детей. Страшная и по сей день, Мари Энн Коттон стала одной из первых британских серийных убийц-женщин, а также одной из первых в мире женщин, названных черной вдовой, как паучиха. Но что привело эту неприметную женщину к таким страшным поступкам? Первоначально, вероятнее всего, причиной являлись деньги, страх не иметь их в достаточном количестве, чтобы защититься от бедности, чтобы не превратиться в одну из тысяч, едва выживающих в викторианской Англии. Однако позднее, о чем можно только догадываться, она начала получать удовольствие от власти, которую получала над своими жертвами. Дом Коттонов в Ньюкасле стоит и по сей день, и говорят, что его посещает ее привидение, но только в компании с привидениями всех ее многочисленных жертв.
Мария Ноу.
Невезучая родительница
Богу нужны ангелы, поэтому их там целая тонна.
12 июля 1963 года в журнале «Лайф» появилась статья, написанная Мэри X. Кадуоладер, в которой спрашивалось, не являются ли мистер и миссис Эндрю Мур самыми невезучими родителями во всей Америке. Миссис Мур потеряла к тому времени всех своих семерых детей и выглядела по описаниям «…измотанной почти до измождения. …Ее глаза превратились в два громадных костра на сером, как зола, лице. Она редко посещает могилы детей. В ее лексиконе мужество стоит больше, чем слезы. Она постоянно находится в доме вместе с собакой и двумя кошками»[62]. На деле, имена Эндрю и Марты Мур являлись псевдонимами, настоящие имена супругов были Артур и Мария Ноу, но к концу 1990‑х годов они были уже не теми мужем и женой, к которым испытывала сочувствие вся Америка, их так презирали, что на слушании по поводу поручительства в августе 1999 года помощник районного адвоката сказал о Марии, что она «такая же серийная убийца, как и Тэд Банди».
Мария Ноу выросла в проблемном, разрушающем личность окружении. Ее мать, повременную уборщицу, часто бил хулиган-отец Марии, который был также алкоголиком. Записи полиции фиксируют постоянные приводы в суд, в основном из-за жалоб жены, которая заявляла, что он и физически, и словесно оскорбляет ее. Марию забрали у родителей и некоторое время она жила в детском доме, пока ей не исполнилось три года, а потом ее вернули матери. В возрасте пяти лет Мария переболела тяжелой формой скарлатины, по ее словам, ее использовали в качестве подопытной морской свинки и давали кучу разных таблеток. В результате таблетки повлияли на ее умственные способности, и когда она пошла в школу, она не смогла держаться на уровне с остальными детьми.
В двенадцать лет Мария бросила учебу, чтобы помогать по дому. Чаще всего ее использовали для ухода за младшими детьми в семье (одна из малышек, как говорят, была незаконной дочерью старшей сестры Марии). Пока была не замужем, она отдавала матери каждый пенни, который получала, подрабатывая в различных местах в качестве прислуги. Вдобавок к другим несчастьям мать Марии, следуя примеру мужа, часто избивала детей кнутом. По стандартам нормальных людей это не была идеальная американская семья, и неудивительно, что все происходящее отразилось на детях. Одного из младших братьев Марии даже поместили на лечение в психиатрическую больницу, где, согласно судебным документам того времени, ему был поставлен диагноз «посттравматическое расстройство личности».
Ко времени когда 12 июля 1949 года Мария сбежала со своим будущим мужем Артуром Ноу, она была полна отчаянной решимости спастись из родительского дома. Артуру было двадцать четыре года, а Марии только восемнадцать, но то была любовь с первого взгляда. Они встретились в социальном клубе по соседству и «ходили вместе» несколько месяцев, прежде чем решили сбежать, но все-таки для ее молодого мужа было шоком, что его юная жена не умеет ни читать, ни писать. «Я была практически неграмотной, — рассказывала Мария. — Когда я росла, мои проблемы вообще не упоминались, но когда я вышла замуж и столкнулась с тем, как говорят другие люди, я поняла, в каком я невыгодном положении»[63]. Тем не менее Артур был терпелив с Марией и вскоре научил ее основам грамоты, так что она сама смогла продолжить свое развитие. Пара жила вполне мирно, пока в мае 1950 года, через год после их женитьбы, в больнице Университетский Храм, Филадельфия, не родился их первый ребенок. Его крестили как Ричарда Аллена Ноу.
При рождении Ричард весил семь фунтов одиннадцать унций, и, если не считать легкой формы желтухи (которая обычна для новорожденных), он был абсолютно здоровым ребенком. Мария и Артур радовались своему сыну и вскоре забрали его домой, но через несколько дней Мария Ноу принесла его назад в больницу, говоря, что Ричарда рвет, и она не знает, что с ним. Доктора решили что у Ричарда какая-то колика, но его полностью подлечили и через несколько дней вернули матери. Как ни трагично, но через месяц после рождения Ричарда Apтур Ноу обнаружил, что его сын безжизненно лежит в своей кроватке. Артур немедленно бросился с ребенком к соседу, который отвез отца и сына в епископальную больницу, но было уже поздно. Случай смерти был зафиксирован следователем как «сердечная недостаточность из-за острого эндокардита», но никто не подумал о необходимости провести вскрытие.
После того как Ричард Аллен Ноу умер, Мария Ноу родила еще троих детей одного за другим, но каждый ребенок заканчивал так же трагически, как и первый.
В апреле 1951 года в северо-восточном госпитале родилась Элизабет Мэри Ноу. Как и ее брат, Элизабет была нормальным ребенком без проблем со здоровьем до октября 1951 года, когда ее мать обнаружила, что ее пятимесячного ребенка в кроватке рвет кровью с молоком. Мария безотлагательно вызвала скорую помощь, которая немедленно забрала ребенка в университетскую больницу. По прибытии ребенок был уже мертв. Случай смерти зарегистрировали как бронхопневмонию, но, согласно отчету о вскрытии, на тельце Элизабет не провели никаких внутренних исследований, а бронхопневмонию почти невозможно определить без соскоба, исследуемого под микроскопом.
Третьим умершим ребенком Hoу была Жаклин, которая родилась 23 апреля 1952 года. Как и у других детей, у нее не было никаких проблем со здоровьем, пока не прошло три месяца после выписки из больницы, когда Мария заявила, что девочку рвет, и она синеет. Жаклин умерла по прибытии в епископальную больницу, и на этот раз случай записали как попадание рвотной массы в дыхательные пути.
В наши дни, если три ребенка в одной семье умерли до достижения одного года, родители, и в особенности мать, попадет под подозрение в убийстве. Но 1950‑е были более наивными годами, и хотя термин «симптом внезапной детской смерти» (известный также как СВДС) еще не употреблялся, следователи верили, что такое явление может быть причиной смерти. В то время (и до некоторой степени в наши дни[64]) считалось, что СВДС может иметь место в семьях.
Артур Ноу родился через три года после Жаклин, 23 апреля 1955 года, но через двенадцать дней его срочно привезли в епископальную больницу после заявления матери, что у него проблемы с дыханием. Однако доктора не нашли ничего плохого, и ребенка с матерью отправили домой. На следующий день Артура Ноу младшего снова срочно доставили в больницу, на этот раз скорой помощью. С печальным постоянством, врачи нашли его по прибытии мертвым.