К утру протестующие ворвались в здание Центрального комитета, но их ждало разочарование, потому что Елена и Николае, осознав возникшую опасность, умудрились сбежать на вертолете с крыши здания. Однако побег был недолгим. Не имея четкой цели, вертолет приземлился, и оба, Николае и Елена были арестованы военными и увезены на военную базу в Тигровисте (в пятидесяти километрах к северу от Бухареста), где их посадили в тюрьму в ожидании военного трибунала. Суд присяжных состоял из трех гражданских лиц, пяти судей и судебных заседателей, двух обвинителей, двух защитников и кинооператора.
Пункты, выдвинутые обвинителем, генералом Даном Войня, звучали так:
«Преступления против людей. Они проводили акты, которые несовместимы с человеческим достоинством и социальным мышлением; они действовали деспотичным, преступным образом; они уничтожали людей, руководителями которых являлись. Из-за преступлений, которые они совершили против людей, от имени жертв этих двух тиранов, прошу обоим подсудимым смертного приговора. Обвинительный акт для присяжных содержит следующие пункты: геноцид согласно статьи 356 Уголовного кодекса. Вооруженное нападение на людей и государственную структуру согласно статьи 163 Уголовного кодекса. Разрушение зданий и государственных институтов. Подрыв национальной экономики согласно статьей 165 и 145 Уголовного кодекса»[53].
Но когда Николае Чаушеску попросили дать ответ по поводу вышеуказанных обвинений, он, вместо того чтобы просить помилования, сказал, что не будет отвечать ни на какие вопросы трибунала. «Я буду отвечать только перед Великой Народной ассамблеей, — заявил он. — Я не признаю этот суд. Обвинения ложны, я не буду тут отвечать ни на один вопрос»[54].
Елена Чаушеску также не была настроена просить пощады, она не единожды прерывала суд грубыми саркастическими комментариями. Когда обвинитель указал Николае, что во время восстания были убиты тридцать четыре человека, Елена процедила: «Смотрите-ка, и это они называют геноцидом»[55]. Елена также постоянно перешептывалась с мужем на протяжении всей основной процедуры суда, вынудив обвинителя указать ей на постоянную болтовню, даже если она и не соображает, что бормочет. «Я вижу, — заявил обвинитель, — что она даже плохо читает, но называет себя человеком с высшим образованием».
Тогда Елена ответила: «Интеллектуалам этой страны следовало бы послушать вас, вас и ваших коллег». После этого выпада обвинитель перешел к списку всех фальшивых ученых званий Елены.
Потом Чаушеску обвинили в том, что они разорили страну, экспортируя все ее основные богатства, уничтожили румынскую деревню и обеднили румынскую землю, а также намеренно заставили голодать целый народ, пока сами объедались на пышных банкетах изысканными блюдами, приготовленными из ввезенных иностранных продуктов. Но никакие обвинения не тронули Николае. А Елена явно считала судебный процесс недостойным даже ее презрения.
В некотором отношении она была права, потому что суд являлся не более чем простой возможностью для обвинения озвучить многолетнее отвращение к правлению пары. Утверждение, которое высказал защитник, Нико Теодореску, также легло тяжким грузом на обвиняемых. Теодореску (который видел в паре «чудовище с двумя головами») заявил: «Хотя он, как и она, совершали отвратительные поступки, мы все-таки должны защищать их»[56].
Ранее Теодореску пытался уговорить обоих, и Николае, и Елену, сослаться на психическую нестабильность, указав им, что это их единственный шанс остаться в живых. Но супруги игнорировали его совет. «Они чувствовали себя глубоко оскорбленными, — рассказывал он, — неспособными или не желающими придерживаться единственно возможной линии. После этого разговора они отвергли мою помощь»[57].
Теодореску повторил длинный список обвинений, команда защиты согласилась, что Николае и Елена виновны, и адвокат заключил, что подзащитные должны понести наказание. Едва ли слушание было демократическим, когда применима фраза «невиновен до тех пор, пока не признан виновным».
Наконец, в заключение обвинитель заявил: «Я являюсь одним из тех, кто, будучи юристом, хотел бы протестовать против смертного приговора, потому что это бесчеловечно. Но мы говорим не о людях. Я бы не просил смертного приговора, но это было бы несправедливо по отношению к румынскому народу, который продолжит жестоко страдать, если приговор обоих Чаушеску к смерти не прекратит их мук»[58]. Судьба Николае и Елены была решена.
Чуть позже их вывели в маленький дворик и расстреляли. Войня, который вышел, чтобы выкурить сигарету, так описал это отвратительное событие:
«Когда их вывели из помещения, где проходил суд, перед ними открылся десятиметровый коридор, из него они вошли во двор воинской части. От выхода до стены, у которой их расстреляли, было примерно пятнадцать метров. Когда все вышли во двор, (Чаушеску) остановился, так как увидел солдат. Я думаю, что только тогда он понял, что их убьют.
Сначала они взяли его и поставили возле стены. Они отошли на два шага, офицер выстрелил первым. Остальные члены расстрельной команды выстрелили следом. Когда они выстрелили, он подпрыгнул, думаю, рефлекторно… потому что они целили в ноги. Он подпрыгнул больше чем на полметра. И может быть вы видели по телевизору, что он он умер на спине с подвернутыми ногами… А затем они застрелили ее».
То был позорный конец политического правления, которое охватывало более четверти века. С одной стороны, это смотрится как трагедия. Ведь в конце концов, начав с самого скромного положения, Елена Чаушеску построила себе карьеру беспримерного успеха. Она была выдающимся ученым, чьи научные работы способствовали научному прогрессу как дома, так и за рубежом. Она была также успешным политиком, который без устали прокладывал себе дорогу по должностям в коммунистическом партии, чтобы занять ведущее положение в правительстве. Поначалу незаметная личность, она добилась того, что стала «женским лицом Румынии», ее изображение появлялось в телевизионных передачах, в газетных статьях, на афишах и плакатах. Румыны обожали ее, дети пели ей хвалу, а иностранные дипломаты осыпали ее почетными званиями. По намерениям и целям ее история — это история успеха.
С другой стороны, жизнь Елены была далеко не такой приятной. Первая леди страны едва умела читать и писать, и все ее ученые звания не стоили бумаги, на которой они были напечатаны, а ее успехи в политике целиком обязаны положению ее мужа. Румын вынуждали любить Елену, а в действительности они презирали ее. Единственными, кто любил эту невоспитанную, сходящую с ума по власти женщину, были ее муж и дети. В таком свете горько воспринимается тот факт, что трупы Николае и Елены, хоть и были привезены на одно кладбище (Генча, на юго-западе Бухареста), захоронены в разные могилы. Сегодня очень мало кто приносит цветы на могилы обоих Чаушеску.
Мэри Энн Коттон.
Черная вдова
Мэри Энн Коттон умерла 24 марта 1873 года. Ее казнили за убийство четырех мужей и почти в три раза большего числа детей. В самом факте убийств и в ее вине не сомневался никто факт не признавался лишь самой Мэри Энн), но одна загадка во всех этих отвратительных убийствах остается: почему такая респектабельная женщина может испытывать желание совершить такое количество гнусных преступлений?
Мэри Энн Коттон родилась в маленькой английской деревушке Лоу Мурзли в графстве Дергем в октябре 1832 года. Ее родители, Майкл и Маргарет Робсон, были молодыми рабочими, принадлежащими к методистской церкви, которые всю свою жизнь боролись, чтобы уберечь себя и семью от бедности. Майкл Робсон был шахтером, страшная работа по тем временам. Кроме того, что он был неистово религиозен и посещал церковь каждое воскресенье, он поддерживал жесткую дисциплину в семье. Без сомнения, он руководил своими домашними железной рукой и, вероятно, применял различные физические наказания и к Мэри Энн, и к ее брату, Роберту. Тем не менее оба ребенка чувствовали себя в безопасности в тесно замкнутом кругу семьи; у них были и отец, и мать, и хотя денег не хватало, еда на столе была. Трагедия произошла когда Мэри Энн было восемь лет. Семья переехала в шахтерский городок Мортом, где через год после переезда с отцом Мэри Энн случилась беда — он погиб, упав в ствол шахты. Без кормильца в доме семья оказалась в весьма тяжелом положении. Жизнь семьи рабочего в Англии девятнадцатого века, и в особенности семьи, возглавляемой вдовой, была необычайно суровой. Тень приюта замаячила над головой Мэри Энн, и мало что могло быть хуже этого — как из-за низости людей, так и из-за жестоких условий, которые ей пришлось бы вынести там. Вот что писал Чарльз Диккенс в своей статье для журнала «Household Words» примерно в 1850 году: