Не успел Лесли копнуть поглубже, как взревел мотор и перед верандой, впечатляюще скрипя тормозами, остановился автомобиль. На заднем сиденье, во всем черном, не считая красивого белоснежного тюрбана, сидел стройный миниатюрный индус с огромными блестящими миндалевидными глазами – два жидких агата, украшенных толстыми, как ковер, ресницами. Он ловко открыл дверь и выскочил из машины. Его приветственная улыбка была как яркая молния, озарившая смуглое лицо.

– Ну вот, ну вот мы и встретились, – заговорил он возбужденно с сильным акцентом, раскинул свои изящные руки, как бабочка крылья, и, пританцовывая, поднялся на веранду. – Миссис Даррелл, как я понимаю. Вы само очарование. А это главный охотник… Лесли. Марго, главная красавица на этом острове. И Джерри, ученый, ведущий натуралист. Не могу вам передать, как я счастлив!

– Мы… э… э… мы тоже счастливы познакомиться с вами, ваша светлость, – выдавила из себя мать.

Джиджибой аж вскрикнул и хлопнул себя по лбу:

– Святые угодники! Опять это глупое имя! Моя дорогая миссис Даррелл, чем мне заслужить ваше прощение? Принц – не титул, а просто имя. Прихоть моей матери, которая так меня назвала, чтобы придать нашей скромной семье этакий королевский статус, понимаете? Материнская любовь, да? Мечта о том, что ее сын вознесется к золотым вершинам. Простим бедную женщину, да? Заурядный Принц Джиджибой к вашим услугам.

– Вот как. – Мать, готовившаяся к встрече королевской особы, выглядела несколько разочарованной. – И как же к вам обращаться?

– Мои многочисленные друзья зовут меня просто Джиджи, – честно признался гость. – Надеюсь, и вы будете звать меня так же.

Джиджи поселился в нашем доме и за короткое время полюбился всем, как никто из гостей. Прямой, открытый, владеющий безукоризненным английским, он проявлял такой глубокий и подлинный интерес ко всем и ко всему, что устоять перед этим не мог никто. Для Лугареции у него нашлись разные скляночки с дурнопахнущим липким содержимым, чтобы смазывать ее воображаемые раны и болячки. С Лесли он дотошно обсуждал во всех деталях, как охотятся в других странах, и делился с ним яркими и, скорее всего, вымышленными рассказами о том, как охотился на тигра и дикого кабана. Для Марго он раздобыл материю, из которой сам скроил несколько сари и научил ее правильно их носить. Спиро он очаровал байками о богатствах и тайнах Востока, о схватках богато разукрашенных слонов, о махараджах, чей вес измеряется в драгоценных камнях. Он отлично владел карандашом и, неподдельно интересуясь моими питомцами, просто влюбил меня в свои анималистские зарисовки, которые я вставил в природоведческий дневник, на мой взгляд куда более важный, чем «Великая хартия вольностей», «Келлская книга» и гутенберговская Библия, вместе взятые, с чем был согласен и наш просвещенный гость. Но кого он поистине покорил, так это нашу мать. Мало того что он засыпал ее соблазнительными рецептами и был кладезем всякого фольклора и историй о привидениях; благодаря ему она могла вести нескончаемые разговоры об Индии, где она родилась и выросла, и не случайно эту страну считала своим родным домом.

Мы ужинали за длинным скрипучим столом, а по углам нашей большой столовой отбрасывали бледно-желтый свет масляные лампы, вокруг которых, как снег, кружились стайки мотыльков. На пороге лежали собаки – с тех пор как их число выросло до четырех, мы перестали их пускать в комнату, – позевывая и вздыхая по поводу нашей затянувшейся трапезы, а мы их игнорировали. За окнами звенящий хор сверчков и кваканье древесных лягушек оживляли бархатистую ночь. В отблеске ламп глаза Джиджи казались еще больше и чернее, как у совы, и в них полыхали огненные струйки.

– Конечно, в ваше время, миссис Даррелл, все было иначе, – завел он как-то разговор на новую тему. – Разные социальные слои не могли смешиваться. Строгая сегрегация, не так ли? Сейчас дела обстоят лучше. Махараджам удалось поучаствовать в государственных делах, и сегодня даже нам, скромным индусам, позволено показывать нос и пользоваться некоторыми привилегиями цивилизации.

– В мое время строже всего относились к евразийцам, – сказала мать. – Моя бабушка не разрешала нам с ними играть. Понятно, что мы не обращали внимания на эти запреты.

– Дети особенно глухи к тонкостям этикета, – улыбнулся Джиджи. – Но поначалу было трудно. Как известно, Рим строился не один день. Вы слышали историю одного бабу[22] из моего города? Насчет светского бала?

– Нет. А что случилось?

– Он обратил внимание на то, что джентльмены после танца провожают дам на прежние места и там обмахивают их же веерами. И вот, протанцевав веселый вальс с видной европейской дамой, он ее проводил на место, взял у нее веер и поинтересовался: «Мадам, можно мне пустить на вас ветер?»

– Это в духе нашего Спиро, – заметил Лесли.

– Я вдруг вспомнила… – с наслаждением погрузилась в воспоминания мать. – Мы жили в Рурки, где мой муж работал главным инженером. И однажды над городом пронесся страшный ураган. Ларри тогда был еще ребенком. Дом был длинный, одноэтажный, и я помню, как мы бегали из комнаты в комнату, закрывая двери от ветра. И в какой-то момент за нами обрушилась крыша. Мы все отсиделись в кладовке нашего управляющего. А когда дом отремонтировали, бабу, выступавший подрядчиком, прислал счет с таким заголовком: «За ремонт заднего фасада главного инженера».

– Индия должна была казаться вам страной особенной, – сказал Джиджи. – Ведь вы, в отличие от большинства европейцев, были ее частью.

– О да, – согласилась мать. – Даже моя бабушка родилась там. Когда наши друзья говорили о своем доме, они имели в виду Англию. А когда мы говорили «наш дом», то подразумевали Индию.

– Вы, наверное, много путешествовали, – с завистью сказал Джиджи. – Могу предположить, что вы больше поездили по моей стране, чем я.

– Где мы только не побывали, – призналась мать. – Мой муж как гражданский инженер был постоянно в разъездах, а я его сопровождала. Если он строил мост или железную дорогу в джунглях, то мы жили в палаточном лагере.