— Не понял.
— Смотри, хромота твоя и трость прям как у Дмитрий Ефимыча Кустова, бабу зовут точь так, как у его превосходительства Мезенцева, проживаешь в Русской Америке, стал быть дослужишься до графа, как Сергей Вениаминыч Образцов. Всё побежал, побежал. Да, Коля, проверь, как Моника готовит, с кофе начни. И главное, в койку не спеши заваливать, в первый день неприлично…
Так и зажили сотрудники Российско-Американской Компании Веточкин и Рождественский, взяв на службу Монику Рельсову, так в бумагах у коменданта отметил «домоправительницу» юморист Арсений. Мол, захочет друг-приятель фамилию сменить даме — пускай женится честь по чести, а девушке её новая фамилия нравится. Тем более когда объяснили значение. Рельсы они на границе Техаса и Мексики, почитаются как символ прогресс и успеха!
Пока же всё шло тютелька в тютельку, как напророчил «маг Арсений». На шестой, или седьмой день воцарения Моники в небольшом, о три комнатёнки домишке, её заигрывания с «кабальеро Николасом» привели к закономерному финалу. Помогая хозяину умыться, девушка уронила мыло и, решила поднять скользкий кусок, повернувшись к Николаю «тылом». Кто ж скажет, намеренно или расчётливо Моника встала в сию позу «на свету», когда её простенькая юбчонка практически не скрывала прекрасной фигуры, плотно облегая там «где надо». И тут, как пишут в сентиментальных дамских романах, меж героиней и героем «случилось непоправимое». Николай схватил девчонку и одним рывком перебросил на кровать. Она и не сопротивлялась, когда мужчина неумело и резко рвал на ней одежду, даже помогала, еле скрывая довольную улыбку. Позднее, когда всё свершилось, дама прильнула к кабальеро и зашептала на ухо объяснения в любви и уверения в сохранности девичества до сего волшебного мига. За неделю мексиканская красавица заметно продвинулась в изучении русского языка, да и Рождественский, что скрывать, хоть и прятал от язвы Арсения испанский разговорник, опасаясь насмешек, но тоже преуспел в языкознании (в правильном, филологическом, смысле этого слова). Как оказалось, прежний жених Моники, хоть и был весьма настойчив, но ничего такого до брака не позволял, разве что целовал и руки распускал немного. Но остальное — ни-ни! Николай и сам понимал, что здорово «влетел», — девчонка хоть и отвечала на мужские ласки яростно и темпераментно, невинность отдала ему, прям таки требуя быть жёстким, грубым, поскорее сделать её женщиной. А что тот Педро или Хуанито, женишок, так его распротак, руки распускал, лапал его ненаглядную, так уже наказан, гад эдакий. Да, Арсений, сволочь, действительно пророк каких поискать. Надо поскорее вставать, сейчас заявится компаньон…
Явление Веточкина ничуть не смутило «домоправительницу», уже хлопотавшую у плиты в парадном одеянии. Но перемены, произошедшие с другом, не укрылись от зоркого писательского ока внештатного сотрудника газет «Русская Америка» и «Русская Калифорния».
— Молодец. Вижу по морде довольной. Было. Вина? Отметить то надо новый этап в жизни.
— Какой ещё этап?
— Не спорь, Коля, не спорь с солью земли русской, художником слова и инженером душ человеческих! Не зря нас, людей пишущих его величество так уважительно прозвал. А ведь государь и сам не чужд творчества!
Кто ж будет спорить с государем? Разумеется, вина выпили, усадив за стол довольную Монику. Как оказалось, родители и младшие братья-сёстры числом пятеро у госпожи Рельсовой таки наличествовали, в какой-то глухомани в полутора сотнях миль от границы с Техасом. Но Арсений предложил товарищу покамест проблемами потенциальных родственников не заморачиваться. Главное решить вопрос о переходе девчонки в православие, дабы не возникло проблем при венчании. А ежели понесёт мексиканка, что весьма вероятно — плодовитые они у-у-у-у-у какие, так быстро повенчаться и жить-поживать, добра наживать.
Веточкин съехал в дальнюю малую комнатку, предоставив «молодым» возможность «шалить», да и частенько срывался Арсений в поездки по Техасу, покупая участки либо пригодные под обустройство скотоводческих ферм, либо перспективные в плане нефтедобычи. Тут Николай другу доверял всецело, надзирая за складами и более не стараясь вырваться со скучной бумажной работы «на простор». Раньше нога заживала, а теперь вот, домоправительница появилась. Как её одну оставить? А вдруг злодеи в дом ворвутся, надругаются над беззащитной дамой?
Идиллия, месяц медовый уже как два месяца длились, до вчерашнего дня, когда случилась ВСТРЕЧА…
Николай допоздна занимался приёмкой мешков с мукой, ругался, лазил пересчитывать, тростью подарочной, адмиральской, перетянул вороватого грузчика, пытавшегося похитить банку рыбных консервов. Моника побежала встречать милого к складам, взяла под руку и чинно прошествовала с без пяти минут суженым по «русскому кварталу». И надо же, именно в этот момент повстречать любовь первую, Елизавету. Особа, разбившая Николаю сердце, шла навстречу, держась за супруга, статного блондина, но по виду сущего телёнка, попавшего в лапы стерве Лизке. И, как назло, и Елизавета и муж, перспективный инженер-путеец шествуют при полном параде, отутюженные, «с иголочки» все, духами благоухающие…
А Николай в пыли, в муке перепачканный, под руку с мексиканской красоткой, каковые в городке десятками из окон борделей выглядывают. Дёрнулся как дурак распоследний, вырвался из объятий Моники, стушевался, покраснел. В общем — пентюх пентюхом, а не боевой офицер. Хорошо хоть ехидная Елизавета промолчала, разве только взглядом полоснула по встречной парочке. Но «госпожа Рельсова» всё поняла правильно, не зря говаривал художник слова и инженер душ человеческих Арсений: «бабы они сердцем чуют». Разъярённая барышня вторые сутки отказывалась разговаривать с незадачливым сожителем, хотя на обязанностях домоправительницы никак конфликт не сказался — в доме ни пылинки, завтраки-обеды-ужины вкусны и «с пылу с жару» подаются. И всё это не разжимая губ, слова ни говоря.
Когда пришёл флотский Демидов, Николай решил выпить с приятелями, встряхнуться. Но вино не помогало. Отошёл от стола, прилёг, пялился в потолок. Арсений только руками развёл…
— Пойдём, Саша к тебе допивать, в славную железнодорожно-флотскую казарму, здесь вино киснет. Коля, не лежи чурбаном, ступай к своей ненаглядной и докажи, что мужик. Правильно понимаешь, именно так и докажи. Двинули, потомок знатного рода Демидовых, початую бутылку оставь, а полдюжины цельных забирай, внизу они, в шкапчике. Коля, где мой саквояж? А, вот он. Я заночую у флотских и с утра уезжаю обмерять участки, дня на три-четыре. Не теряйся, навались и помирись. Зря что ли за Луисвилл солдатского Георгия заполучил, единодушным решением роты? Не позорь Третий Калифорнийский добровольческий батальон, бери на приступ свою графиню…
Оставив несчастного Николая «страдать», Демидов и Веточкин, взяли курс на железнодорожные мастерские, рядом с которыми размещалась команда мичмана Демидова. Выпивох пару раз останавливал патруль, но комендатура офицеров хорошо знала и даже проводить не предлагала, ибо шествовали приятели хотя и далеко не твёрдой поступью, но достаточно уверенно, без падений и прочих неприличностей.
Морской артиллерист Демидов оказался на сухопутье для испытания малокалиберных морских орудий, каковые следовало поставить не только на поезда, но и на дрезины. Впрочем, на дрезины планировалась и установка митральез. Как ни крути, но охрана железнодорожного полотна едино лишь конными разъездами, полной картины состояния пути не давала.
А мексиканские банды наглели, полтора десятка случаев поломок пути и линий телеграфа вынуждали проводить составы этапами, по несколько в одну и в другую сторону, что существенно, в разы сбивало скорость перемещения грузов и людей. Из Петербурга пришла грозная директива — пресечь и уничтожить, не останавливаясь в преследовании бандитов на границе с Мексикой. Тем более французский император Наполеон Третий охладел к идее короновать сына в Мехико и выстроить «всемирную французскую империю», завяз в Средиземноморье, разругавшись с Великобританией из-за Суэца. Да ещё и Австро-Венгрию и Пруссию напугал до такой степени, что немецкие государства решили создать военный союз, противостоящий Франции и Италии.
Петербург уже почти десять лет выступал главным европейским миротворцем, призывая жить дружно и не бряцать оружием. Однако призывы российского императора, ведущего активную захватническую политику в Северной Америке и на Дальнем Востоке, европейских монархов только раздражали. То, что заставить прагматика Константина двинуть корпуса к границам, «за идею», как это неоднократно проделывал Николай Павлович, не удастся, давно все уяснили. «Император-маклер», так осторожно, за спиной величали самодержца иностранцы и наиболее отважные подданные, за его не пойми какую, шуточную или серьёзную фразу: «А что я с этого буду иметь»?
Так местечково Константин ответил датчанам, в кровь избитым пруссаками, так высказался по поводу вовлечения России в конференцию по международному контролю за работой администрации Суэцкого канала. Демонстративно устранился от дел европейских, разве что поляков вывозил в Новый Свет, в чём ему начали помогать Берлин и Вена.