– Пашка, – шёпотом говорила Катя, – а, если мама с папой разведутся, нас не отдадут в детдом?

– Ты что? – выпячивал губу брат. – В детдом отдают сирот, а у нас и папа, и мама живы. За что нас в детдом?

– Слушай, Паш, – продолжала Катя, – а может, они из-за нас разводятся? Я вот недавно «двойку» по русскому получила, забыла правило.

– Да мы-то при чём? – возражал брат.

– Папа ругался, – пояснила Катя, – а мама ему говорит: отстань от ребёнка. Папа разозлился, как бабахнет дверью! Может, нам надо получше учиться? Давай им пообещаем, что больше не будем получать «двойки».

– Не выдумывай, – смеялся Павел, – за «двойки» родители не разводятся.

– Ага, – возражала сестра, – мама говорит: мы и так с отцом как собаки грызёмся, и вы ещё масла в огонь подливаете.

– Да это она так говорит, просто когда разозлится…

«Какие мы наивные были, – мысленно усмехался Павел, – но нужно отдать должное нашим родителям, они всё-таки довели нас до совершеннолетия вместе. Впрочем, не знаю, что лучше. Мы ведь с Катькой последние годы перед их разводом чувствовали напряжение и сами испытывали какою-то не понятную нервозность, беспричинную раздражительность. Мне кажется, отец правильно поступил, что не стал затевать бракоразводный процесс. Да и что лукавить, поступил-то он очень порядочно и благородно. Посмотришь, как это всё происходит в других семьях, вон мой однокурсник домой не хотел идти после занятий. Прямо так и говорил: предки мои ведут себя как дебилы, скоро ложки и вилки будут делить, такой отстой. А что было у нас? Отец попрощался и исчез. Мы с Катькой думали, он в отпуск уехал. Ничего себе отпуск! И мать жалко, и отца, но, мне сдаётся, тут не обошлось без женского упрямства. Не хочется обвинять маму, но, как мне кажется, можно было быть и помягче, поуступчивее, что ли. Сначала я был полностью на её стороне и Катюху ругал за то, что она не прислушалась к просьбе матери, мне казалось, что отец наш негодяй. Всё-таки сила женского и особенно материнского внушения очень велика. Мне кажется, что с возрастом догмы растворяются в голове и превращаются в непостижимые измы, что теперь и произошло со мной…».

Детям не положено знать многие вещи из жизни родителей. А потому ни Катя, ни Павел не знали, что случилось на самом деле. Первая трещина в отношениях Осипа Емельяновича и Татьяны Ивановны появилась ещё в ту пору, когда детям едва исполнилось одиннадцать и тринадцать лет. Брамс уличил жену во лжи. Так случилось, что он совершенно случайно узнал об увлечении Татьяны её коллегой по работе. Нет, он не следил за супругой, просто однажды увидел их шедших под руку на другом конце города. Осип не стал закатывать скандалов, устраивать разбирательств, просто вечером сказал:

– Тань, на мой взгляд, у тебя чрезмерно тёплые взаимоотношения с коллегой.

– С каким коллегой? – Татьяна пыталась убедить супруга, что тот ошибся. Однако получилось это не слишком убедительно.

Дальше-больше. Однажды жена просто не пришла ночевать домой. Вернулась под утро еле живая и, не раздеваясь, рухнула на кровать. Дождавшись, когда благоверная протрезвеет и придёт в себя, Осип Емельянович объявил, что им необходимо расстаться. Через некоторое время жена скрепя сердце попросила у мужа прощения и пообещала выбросить дурь из головы.

– Осип, – опустив глаза, – говорила она. – Давай подумаем о детях. Не хочется растить безотцовщину, и делить их тоже не хочется. Может, потерпим до их совершеннолетия?

Брамс согласился, но после того, как дети выросли, совместная жизнь с женой стала невыносимой. Он обвинял свою супругу, но часть вины брал на себя. Он говорил сам себе: ты всё мог исправить, всё вернуть на круги своя, но ты раскис, обиделся, превратился в тюфяк, ты просто не захотел бороться за свою жену, за свою семью, за своё счастье.

Первая некогда трещинка разрослась, пустила разлапистые отростки и превратила чашу любви в осколки.

И всё же Осип Емельянович, несмотря ни на что, принял решение попытаться эти осколки собрать и склеить.