Я слегка раздвинула два пальца. И тут же завоняло такой ярой злобой, не приправленной прочими человеческими эмоциями, что меня затошнило.

– Потерпи, – потребовала Кэм. – Сейчас, детка. Сейчас… соображу… страх… боль… Боль! Защита жизненно-важных функций!

Впрыснутая в мозг чужая концентрированная ненависть слегка разбавила страх. Извилины трусливо зашевелились: а чем я буду делать больно, интересно знать?

– Не знаю! – огрызнулась Кэм и тотчас выдала: – Огонь! Он всё может! Взрыв когда-нибудь видала? Так, чтоб близко.

– Перед самым носом! – выпалила я. – В кино. На весь экран огненное облако.

– Делай! – благословила она преувеличенно бодрым голосом.

Я раздвинула ладони и сделала. Картинка из фильма с забытым сюжетом расцвела перед глазами. Просто сплошной калейдоскоп из жёлто-оранжево-ало-красно-белых клубящихся вихрей и ничего лишнего. Зрение тотчас проклюнулось, как тут и было. Правда, перед глазами плясали нахальные белые мушки. А ещё голова болезненно отяжелела и надломила шею. Я поняла, что обвисла, только по очередному воплю над ухом.

– Герс! Забери жену! Все руки оборвала.

Он так резко оторвал меня от земли, что голова ещё и закружилась. Краем глаза я заметила и толпу, и ноги валяющегося на полу безмозглого… И ржущего в голос тана. А этого с чего пробрало? Цирк ему тут что ли?! Придурок.

– Ему просто понравилось, как мутант крякнул, когда ты его пришибла, – пояснила Кэм, разливая по бронзовым стопкам сладкий южный ликёр. – Не заорал, не завизжал, а именно крякнул. Как утка – очень похоже. И знаешь, ни один мускул на лице не дёрнулся. Ты была права: они не контролируют мозги людей, а полностью заменяют их собой. Вот так. Кстати, это мой благоверный уже во второй раз заржал. До этого его страшно рассмешило, как мутант обиделся на тебя. Шибко обиделся: кидался вперёд, как заведённый. Как маятник: он на тебя – его за цепи назад, он на тебя – его назад, туда-сюда, туда-сюда. И квакал в таком же темпе: оборотень, оборотень. Псих!

Мы сидели – вот же зараза – в той же самой клетушке. У того самого окна, где надрались до явления чертей в прошлый раз. Правда, как оказалось позже, это были всего лишь раздражённые мужья, что припёрлись растаскивать своих орденоносных алкоголичек. Солнце в узком окне подпрыгивало на далёких морских волнах, готовое скатиться за горизонт. А мы опять пили, пели и поносили этот трижды клятый мирок, на чём свет стоит. Время от времени к нам в комнату просачивалась та же безликая дама, обновляя на столе закуску и пополняя запасы вина. А потом Кэм сварганила прямо тут на железной жаровне какой-то вонючий чаек. Скрутила меня, зажала нос и влила эту мерзость в рот.

Через полчаса я щеголяла совершенно трезвой головой. А Кэм презентовала мне новый, никем ещё не облапанный ликёрчик из какой-то почти мифической южной глубинки. Он был зелёный и вкусный, как счастье. Мы смаковали его, глядя друг дружке в глаза: я честным, добрым и открытым взглядом, а эта язва с подоплёкой! Однажды я решила не лазить к ней в голову, и эта спонтанная клятва прижилась в одночасье. Меня даже не тянуло разложить её намеки на составляющие – мне нравилось любить втёмную эту поразительную королеву и стерву. Гадать, подозревать, комбинировать, как её прищучить, и фантазировать о мести. Здорово было! И опьянение не нахлобучивало, а медленно, деликатно пробиралось по закоулкам тела. Ластилось, мягко тёрлось о разные его части…

Особенно там, где это совершенно некстати. И где приходилось елозить, чтобы унять сладкий зуд. Кровь горела так звонко, что я отчётливо различала потрескивание, и гонялась взглядом за фонтанирующими искрами. В голове завелась шалая мыслишка избавиться от зуда внизу живота старым проверенным способом, которому научило некогда злобное одиночество. Эта провокаторша подталкивала действовать незамедлительно, закрыв глаза на присутствие Кэм. А потом внезапно исчезала, подло бросив меня стыдиться один на один. Я разозлилась на этот дурной неприличный аттракцион! Ещё чуть-чуть и я изнасилую… Хотя бы ту же Кэм!

– Губу закатай, – ласково посоветовала она, выдаивая в мою стопку бутылочку из-под экзотического ликёрчика. – Я как-то в студенчестве соблазнилась на лесбийскую шалость. На обе жизни вперед поняла: не моё.

Как отключилась, не помню. Очнулась в руках какого-то амбала в полутьме собственной спальни – меня как раз этапировали ко сну. Даже проснуться толком не успела, а с катушек съехала окончательно. Меня разрывало на части, на мелкие кусочки, каждый из которых требовал! Тряс меня, как грушу, и вопил диким голосом: хочу секса! Никакого полузабытья. Никакой иной призрачности или мерцания сознания – я точно знала, что мне надо. И полностью отдавала себе отчёт в том, что получу это немедленно: с любым любой ценой. Амбал осторожно сгрузил меня на постель и выпрямился – мой законный супруг собственной персоной. Плевать!

– Иди ко мне! – почти истерично потребовала я, наплевав, как выгляжу со стороны.

Варкар поколебался, нагнулся – я вцепилась в его шею, как электромонтёр в столб, потерявший почву под ногами. Рванула на себя, и в голову ударил тугой раскалённый ветер. Он раскрутил вокруг меня бестолковую горячечность и перемешал все извилины в голове. Но, руки работали! Я рвала на груди танаграта рубаху, и ненавидела её за капризное сопротивление. В конце концов, это не её дело! Мой муж – имею право.

Ветер поддал жару – меня мотало под его порывами из стороны в сторону. Губы хватали то, что им попадалось на пути, и требовали, требовали, жадничали. Иногда их ловили, и я задыхалась от поцелуев, запечатавших в груди рвущийся из лёгких огонь. Я вырывалась, но губы танаграта немногим уступали его рукам. А ветер выписывал замысловатую спираль, проносясь под моей кожей живой змеей. Распахивая грудную клетку, живот, ноги…

Преданная боль вырвала меня из смертельной круговерти уколом в мозг. Секундного прозрения хватило ровно на одну дебильную мысль: я и забыла, что снова девственница. А потом началась свистопляска нежности, острого блаженства, тупой боли под его железными судорожно сжатыми лапами. Моего откровенно безобразного, алчного насыщения. Его рычания сквозь прикушенные губы. Наконец, я получила завоёванное… И долго, протяжно сладко вытягивала из него силы. До последнего пронзительного удара пульса в животе. До последней капли конвульсии, упавшей на мой остывающий, получивший своё, довольный мозг. До полного боли и первобытного наслаждения мужского рыка, струйки крови из прокушенной губы на его подбородке. До выгнутой спины, запрокинутой лохматой головы… и обморока.

Я сделала с ним что-то не то – рассудительно подсказал зевающий во всю пасть мозг. И выключился.