«Там, на земле мне подавали грош и жерновов навешали на шею». Я знаю, как определить: гений поэт, или комбинатор виршей. Если Марина Цветаева докопалась до корней всех моих досад, проблем и бед, значит, гений. А тот, кому я неинтересна, так себе написатель. Под его стихи мне себя вовек не похвалить, не пожалеть. Последнее нынче в приоритете чуть не каждый божий день. Это же уму непостижимо! Одна из ярчайших представительниц легендарного всемогущего Ордена Отражения валяется, свернувшись клубком, у затухающего костра. И, лязгая зубами от ужаса, ждёт, кто облагодетельствует её хворостом. Ни одна свинья не появилась. Мстительно поклявшись простыть и сдохну, я всё-таки ухитрилась заснуть.

Утро, как по заказу, выдалось жгуче-холодным, но мне было тепло. То есть всесторонне тепло, а лицо замёрзло. Ещё не открыв глаза, я по древней священной традиции землян потянулась к будильнику… и замерла. Рука упёрлась в жёсткий, но тёплый бок. Даже слишком тёплый. Хочешь-не хочешь, а заглянуть в лицо опасности придётся. Так и есть: моё тело покоилось в монументальном бронированном кольце сине-зелено-коричнево-серо-буро-оранжево-блескучей плоти, с которой у меня накануне завязалось знакомство. Я села. Плоть пошевелилась, горячо и вонюче дунув мне в затылок. Я обернулась… Мама!

Нартия укоризненно покачала мордой перед самым мои лицом. И шмыгнула носом с таким присвистом, что у меня заложило уши. А Тех забрался мне на грудь и полез целоваться. Потом был утренний туалет, причём у всех троих. Потом я вновь добывала огонь, а нартия подтащила к нему мёртвую тушу незнакомого обра. Даже вовсе и не обра, а какого-то оленя с обличающими нас стеклянными глазами. Она деликатно отхватила у него заднюю ногу и захрустела. Тех деловито запрыгнул на олений бок. Шмыгнул к обнажившемуся из-под шкуры мясу и принялся бесцеремонно пожирать чужую добычу. Я, было, шикнула на обормота – он вылупился на меня, как на юродивую и потарабанил лапками по обломку торчащей из туши кости.

– А что, можно? – дерзнула и я.

Нартия сглотнула, освободила пасть и великодушно фыркнула. Поскольку смертный приговор никто не отменял, мне по-прежнему было нечего терять. Я достала засапожный нож, с трудом отпилила шматок мяса и принялась учиться готовить себе еду на костре. В принципе, с голодухи съешь и такое – гордо оценивала я свой первый походный кулинарный опыт, срезая горелую корку. Сытый желудок обычно располагает к размышлениям и созерцательности. Торопиться было некуда, и я занялась исследованием моего нового… Моей новой подруги – вот так-то! Теперь более-менее всё понятно: только женщина способна так прочувственно слушать романсы. И при этом наплевать на вопросительное урчание желудка.

Начала я, как и полагается, с прояснения формы обращения.

– Тех! – указала пальцем на обожравшегося лайсака. – Ксейя, – это уже на себя.

Нартия внимательно осмотрела нас обоих и качнула головой.

– Тех, Ксейя, – повторила я урок и протянула к ней руку: – А ты кто?

Нартия ещё раз пошарила глазами по нашим тушкам, а я ещё трижды проделала реверансы.

– Г-р-р-ра-ар-ра, – наконец-то выдала она законченное по смыслу слово.

– Гра-ара? – добросовестно сымитировала я, вновь тыча рукой в её нос.