– Это оставить. Остальное…

Такой приемки местные не ожидали.

– А как? Почему эти?

– Кто у вас художественный руководитель?

Разговорчики смолкли. Так, нахально, вошел я в художественный коллектив. Бывалые администраторы, однако, сразу раскусили: понты дороже денег, паренек безобидный, если его не злить. В экономические тонкости не полезет. На самом деле мне и не надо было никуда влезать. Функции у меня были расплывчатые. Как сказал умнейший Песис (оказавшийся милым и остроумным человеком): твое дело – внести элемент светскости в эту партизанскую стихию. Сам только не окунись в это раздолбайство (как в воду глядел). А стихия, действительно, была та еще. Помнится, наш Комбинат ДПИ брал на себя оформление самых лучших ленинградских ресторанов – гобелены, керамика, стекло. (Кстати, не так уж редки были подлинные удачи: в ресторане на углу Невского и Литейного был потрясающий интерьер с гутным стеклом Б. А. Смирнова и тканями, кажется, Т. Воронецкой. В кафе «Фрегат» я и много лет спустя с удовольствием рассматривал керамическую посуду, украшенную кобальтом, – наша!) Открытие каждого ресторана сопровождалось банкетом. За столом сидели художники и мастера-исполнители: стекольщики, кузнецы и пр. Примерно на третьей рюмке начинались выяснения отношений. Между художниками – кто талант, а кто просто партийная скотина, потому и заполучил заказ. И между художниками и исполнителями – кто бы что смог друг без друга. Доходило до мордобоя. Я быстро научился вести стол и усмирять страсти. Довел норму соблюдения приличий до десяти рюмок. Результат! Ну, творческие советы – отводил душу с замечательными мастерами. Ну, экспериментальная керамическая мастерская – здесь отформовывалась и отпульфонивалась новая керамика: выставка «Одна композиция» и пр. Сопереживал. А так – производство, скучно, не мое. Но надо соответствовать. Зарплата. Однажды появился Кирилл Михайлович Петров-Полярный (человек ярчайший, о нем уже приходилось писать в связи с художниками-анималистами). Волей судьбы он руководил проектом оформления очередного советского атомохода. (Воля союзовского начальства в получении такого заказа – это было бы понятно. Но в случае с Полярным воля судьбы проявлялась по-другому: в его знакомстве по охотничьим делам с большими советскими людьми. Эти знакомства играли решающую роль. Нельзя забывать и фактор фамилии – кому, как не Полярному, доверить оформление ледоколов.) Это был наиболее хлебный заказ Художественного фонда, соответственно половина комбинатских Кириллу завидовала, половина перед ним заискивала. «Деятелем» Кирилл не был. Он был гедонистом. (Что доказал лет через десять, когда бросил все это золотое дно оформительства ради любимого дела – натаскивания пойнтера по болотной дичи. В понятиях нашего времени этот поступок можно сравнить с отказом работать столоначальником в «Газпроме» ради, скажем, ведения фермерского хозяйства.) Работы по оформлению атомохода он раздавал, как богатый барин утренние задания старостам, то есть как дело вынужденное, прозаическое.

– Возьмешь на себя металл. Капитан кавказец, наверняка любит чеканку. Или выколотку. Так что посмотри – каминные украшения, выколотка «Полярные медведи» в кают-компании.

Капитан, действительно, оказался осетином, но любил кинжалы ручной работы. Ничего, был послан специальный человек в аул Кубачи, и кинжалы украсили капитанскую каюту.

– Вы разработаете дизайн посуды. Закажем на заводе малую серию. А ты, Сева, займись деревом – панно с инкрустацией «История парусного флота». А сюда – гобелен «Русский Север». Закажем Нике Моисеевой.

В конце концов как-то все получалось даже стильно. Но Кирилл был художник. Он знал цену всем этим чеканкам-выколоткам. Его кругом были великие старики – тоже не без охотничьей подоплеки: Курдов, Васнецов, Ризнич, Воробьев и др. Он прекрасно понимал значение и состояние поздней ленинградской графики, гордой, но очень скромной в плане благосостояния. Гонорар за эстамп, рисуночек в журнале – все это не шло ни в какое сравнение с заработком прикладников.

– Саш, давай на атомоход поставим в каждую каюту по эстампу. И людям поможем, и не стыдно – все-таки лучшие питерские графики.

Мне, естественно, идея понравилась: в Русский музей не берут, так сделаем свой плавучий музейчик. Старики были приветливы, но недоверчивы.

– Саша, ничего не получится. Пять вещей по такой цене – у нас такого сроду не бывало. Слишком роскошно.

– Кира обещал. Он главный в Фонде по кораблям. Не подведет.

– Авантюристы вы с Кирой. Ну да ладно – вдруг…

Уходил с папками: Курдов, Васнецов, Герта Неменова, Вера Матюх, Шишмарева, Власовы, Костровы, дядя Толя Каплан, Вильнер. Музей! Когда с Кириллом посчитали, оказалось, эстампов больше, чем кают. Раза в два.

– Ни фига! – Петров-Полярный никогда не унывал. – Сделаем так: один эстамп пусть ставят в раму на пути туда, другой – обратно. На ответственность замполита. Пусть проверяет.

Мы с легким сердцем проводили атомоход. Впервые на банкете рядом с буйными прикладниками сидели благородные старцы. Впрочем, тогда – не такие уж старцы. Водку выпивали исправно. Мы были горды эпопеей с плавучим музеем. Коренные, матерые, обросшие исполнителями и помоганцами прикладники, не обремененные ответственностью перед высокой культурой, всерьез встревожились: как бы в будущем Кирка с Сашкой не увлеклись по-настоящему всей этой классикой. С этих станется. А то после графиков и живописцы старые, заслуженные, пойдут в дело… Белая кость. И ведь весь этот нафталин за счет ущемления нашей доли. Конфликт разгорался. Пошли письма. Дело разрешилось само собой. Оказалось, обитатели кают сами (а может, и не без наущения алчных, встревоженных и, конечно, гораздо более практичных мастеров декоративно-прикладного искусства) в течение долгого плавания повыбрасывали эстампы. В буквальном смысле – ночью, в иллюминаторы, за борт. Как Стенька Разин – в набежавшую волну. А может, и не по ходу плавания, а сразу. Потому что оказалось, что вместо эстампов в рамках по всем каютам расположились умеренно обнаженные дивы из гэдээровских журналов. Была такая сэвовская (Совет экономической взаимопомощи, кто позабыл) специализация у ГДР: эротика-лайт. В порядке товарозамещения, вместо старой-доброй западной порнухи. Ту бы замполит не пропустил. Но в советских условиях и этот Кристалл-Палас бил в голову. А вот наш эстамп не возбуждал. Такая вот история про искусство в массы.