Еще о выставкоме. Рассказ В. Гусева

– Ну, наш выставком-то был победнее твоего. Советский Юг! Конечно, вино, шашлыки и пр. А я тормознул – выбрал «Советский Урал». Скромно. Да и то не повезло. Как-то местный председатель союза художников вывез всех в степь. Природа! Птички! Накрыл поляну – в буквальном смысле: скатерти прямо на траве. Расставили бутылки, всякую снедь. Порезали помидорчики, огурчики посолили. Воздух ароматный, благодать! Председатель так и сказал: вдохните воздух! Прочувствуйте. Вдохнули. Взяли паузу, перед первой. И зря! Потому что пролетал кукурузник, поливая колхозные поля какой-то химической гадостью, против всяких там вредителей. То ли промахнулся, то ли из вредности, но выпустил всю свою химию прямо на нашу поляну! Все погубил! Весь кайф! Председатель даже сгоряча бутылку схватил и запустил в кукурузника. Конечно, не достал.

Ножички

Вспомнил о детской игре «в ножички». Расчерчиваешь круг на участки – всем игрокам поровну. Каждый старается воткнуть в соседний участок и прирезать кусок себе. Играешь, пока можешь хотя бы на цыпочках стоять на своем участке. У меня крутилось в голове: кого напоминают неопрятные дядьки, которые на передачах у толстых, гордонов и бабаянов входят в раж по поводу бомбовых ударов, заговоров и блоков? Никакие они не директора самозваных институтов, никакая это не геополитика – то, во что они играют. Это мелочь дворовая играет в ножички. Инфантилизм, конечно, смешной, но вот земли под ногами может не хватить…

Мелунас

Существует теория «шести рукопожатий». Якобы два любых человека на Земле опосредованно связаны между собой цепочкой из пяти уровней общих знакомых (или шестью рукопожатиями). Может, и так. Однако на фиг мне эти любые люди. Впрочем, никогда не напрашивался и в знакомцы к знаменитостям. Если и получалось, то как-то между делом. Я это к тому веду, что всего-то два человека заставят эту теорию пробуксовывать. Пожмите руку Андрею Мелунасу или Толе Белкину, и вы без всяких там уровней напрямую соприкоснетесь с феерическим количеством персонажей. С замечательными чудаками и оригиналами (так называлась книга М. Пыляева, милейшего литератора позапрошлого века). Просто неизбежно соприкоснетесь. О Толе я уже писал. Остается Мелунас. Как бы описать его пообъемнее? Не получится, все равно выскользнет. Он, несомненно, дельный человек – иначе откуда благосостояние? Занимался бизнесом, журналистикой, издал книгу-бестселлер. Но он и человек, думающий о красоте ногтей. Очень думающий. Сибарит. Эпикуреец. Да еще какой. Как-то мы путешествовали вместе с ним и Сергеем, моим сыном, вполне уже взрослым и экономически успешным малым, лет двадцать живущим в Китае. В Гонконге он заселил нас в лучшую гостиницу. Приятно все-таки, когда твоего ребенка «все знают», бросаются к нему навстречу, расталкивая прочих гостей. Отблеск его славы волей-неволей ложится и на тебя. Гостиница была суперсовременной, набитой электронными штучками. Просторный номер, клозет с прозрачными стенами, полом и потолком (надеюсь, не прозрачными извне) позволял с высоты птичьего полета наблюдать судоходство в Виктория-Харбор. Честно говоря, мне не приходилось живать в столь комфортабельный номерах. У Мелунаса был такой же. Утром сын вежливо поинтересовался, как нам спалось. Не успел я открыть рот, как Мелунас пожаловался: «Не сомкнул глаз всю ночь. Никогда не попадалось такой неудобной гостиницы».

– В чем дело? – изумились мы с сыном.

– Я привык класть очки на полочку слева. Рядом со стаканом с холодной водой. А здесь полочка была такой маленькой, что очки со стаканом не умещались. Или очки, или стакан. Я промучился всю ночь. Такой вот Мелунас на горошине.

Бескомпромиссность в вопросах комфорта.

Мелунас – кладезь информации, необходимой приличному человеку. Так, он твердо знает, где уважающий себя мужчина должен в Лондоне приобретать носки и вообще нижнее белье. Harrods? Вульгарно. Не угадали. А стоит ли Михаил Сардинский в неком резерве претендентов на престол? И какой? То-то же.

Эти сведения могут мне и не пригодиться. Но все равно приятно, что в случае чего я знаю, к кому обращусь.

Какое-то время Андрей просто помешан был на Готском альманахе.

– Такого-то едем в Комарово?

– Ты что, с ума сошел? Мне надо лететь в Ниццу. Там отмечают помолвку княжны Миттербрук с одним из бесчисленных Габсбургов. Он – дурак дураком, она прелестна. Жалко даже. Но лететь надо – обидятся.

Как мальчик из интеллигентной гуманитарной ленинградской семьи попал в это хитросплетение аристократических связей – загадка. Но – попал. Он знает всех. И все знают его. Ежедневный веер приглашений. Когда мы наблюдали по телевизору церемонию захоронения останков Императорской семьи в Петропавловском соборе, сразу же распознали аккурат за спиной Ельцина осанистую фигуру Андрея. Так что, несмотря на наши бесчисленные подначки, Мелунас вхож, вхож… И не только на похоронные церемонии…

Он уехал совсем молодым. С Невского, угол Литейного, в Нью-Йорк конца 1970-х. В Ленинграде у него была более чем приличная бабушка Берта. Она следила за собой до конца, до девяностолетнего возраста: прическа, маникюр. Она была подругой Зощенко, поддерживала его в самые трудные годы. Мама, Лина – переводчик Джойса. Стойкость этих интеллигентнейших женщин закалялась советской властью, это понятно. Но она крепла и в борьбе с юным Мелунасом, уже тогда чрезвычайно общительным и передружившимся со всеми окрестными трудными подростками. На удивление многие не потерялись с годами, более того – сопровождают Андрея всю жизнь – от первого глотка портвейна до гостевания у него на вилле в Таиланде. Появление молодого Мелунаса в городе желтого дьявола было отмечено в романе «Это я, Эдичка» вменяемого тогда Лимонова. Было бы странно, если бы он не стал своим в русско-нью-йоркской среде, по концентрации талантов в ту пору постепенно превосходившей обе советские столицы. Но если бы Мелунас ограничивался русским Нью-Йорком, он так бы и остался в масштабе эмиграции. Но он был космополитом в старом добром, ненавидимом кондовыми советскими патриотами смысле, потому эмигрантом себя не чувствовал. Жизнь оказалась длинной, как говаривал Бродский. У Мелунаса – авантюрной и бурной. Он богател и разорялся в Штатах, отшлифовывал свои взгляды и манеры в Европе. Судьба закрутила его в одном водовороте с действительно яркими людьми. Аристократия – это так, слабость. Был типаж и значительно круче. Впрочем, даже из своего аристократического периода Андрей выуживал, как и из прочих, смешные сюжеты. Так, он готовит вместе с принцем греческим и датским книгу о последнем российском императоре. Гость заполняет бумаги в петербургской гостинице «Европа». Девушка за стойкой:

– Как ваша фамилия?

– Михаил Греческий.

– Понимаю, из Греции. А фамилия?

Мелунас любит такие истории. А истории любят его. Прямо-таки хватают его за фалды. Причем – далеко не всегда из аристократической жизни. У нас есть любимая чебуречная на Вознесенском. Целиком из семидесятых, инситная. Обслуживание соответствующее. Где еще, по специальной просьбе Белкина, подадут половинку яйца в майонезе, с зеленым горошком и веточкой чахлой петрушки – для композиции, и долькой серого помидора – для колорита. Интерьерчик с выколотками. С конца 1970-х пошла по российскому общепиту мода на чеканку: кавказские пиры, селяне с кувшинами, девушки грузинские в хороводах, такой вот Пиросмани для советских гуляющих. Везде эти выколотки давно уже оборвали, а здесь сохранили. Словом, место историческое. И совсем не гламурное. Приятно в таком встретиться после вояжей по европам и походов в мишленовские рестораны. Так вот, в один прекрасный день направились туда Мелунас с моим уже упоминавшимся сыном Сергеем. А там закрыто – мероприятие: юбилей какого-то высшего военного училища. Собрались офицеры разных выпусков, выпивают. Правда, в штатском. Мелунас засомневался – скандал еще какой, ни к чему. Серега мой настоял – ничего, не до нас. Официанты знакомые накрыли в уголке. Обедают. А за столиками офицеры гуляют, тосты поднимают за какие-то свои дела. За выпуски, за соединения, где служба проходит. Имеют право. И вот подходит к столику разгоряченный такой майор, покачивается. Смотрит исподлобья.