– Искусство, это когда стукнешь по стене, – он действительно двинул по расписанной дешевой казеиновой темперой стене, – а цвет гудит!

Цвет, действительно, загудел.

═ ═ ═ ═

На Юге с искусством было миролюбиво. Это сейчас появились острые выставки, Гельман, злые ряженые казаки. Тогда ожесточения не было. Но были просьбы, по-человечески. Причем, чем далее на Кавказ, тем чаще. Помню, в Махачкале (кажется) к нам, не местным членам выставкома, обращались местные, из самых уважаемых. Разговоры начинались издалека. Мы уже знали, что последует какая-нибудь просьба. Безмерно вежливо, обращаясь к каждому поименно, старейшие начинали.

– Тут такое дело, деликатное. У нас такой человек есть – ну, уважаемый. Цены нет… – Дальше шло причмокивание. – Вы не подумайте – просто начальник. За такого мы бы и слова не сказали. – Небольшая пауза, подразумевающая обиду, если бы нам в голову пришла такая дикая мысль. – Нет, этот действительно искусство любит, художникам помогает. Сам рисует. Ну, немножко плохо еще рисует. Научится. Зато чабанов рисует, передовиков. – Вносят рисунки. Общий выдох:

– Да-аа.

– А зачем ему это нужно?

– Понимаете, уважаемые, если мы его на зональную выставку выдвинем, он легко в Союз художников вступит. Это нам больше, чем ему, надо. Это нам уважение окажут.

Старший из нас (это тоже соблюдалось), москвич, строго спрашивал:

– Допустим, мы его формально выдвинем, вы его в союз берете, но претендовать на участие в выставке он, надеюсь, не будет?

– Как можно, мы понимаем.

– Черт с ним. Единогласно?

Вечером, естественно, банкет под открытым небом. Неофит оказался симпатичнейшим дядькой в папахе. Как и плохо нарисованные им чабаны. Как и все вокруг. Зачем ему был этот союз художников, трудно представить. Он был директором местного коньячного завода.