— Семья каждого погибшего получит по флорину. И два тройных денье сверху, если тот был единственным сыном. Слово Вольфрама.
Рутьеры одобрительно заворчали. Кажется, это вполне отвечало их представлениям о справедливости. Лишь Орлеанская Блудница сохраняла мрачную задумчивость, разглядывая беззащитный караван. Шлема она по обыкновению снимать не стала, но ее глаза, видневшиеся в прорези забрала, горели недобрым серым светом. И это не сулило ничего хорошего.
— Плата — это хорошо, — наконец произнесла она, — Но если твои ребята, Паяц, собираются получить щедрую плату за сегодняшний бой, я бы советовала им уже сейчас запасаться бочонками, а если их не хватит, то ведрами и тазами.
Плоти на лице Ржавого Паяца сохранилось недостаточно, чтобы он обладал способностью хмуриться, но он привык компенсировать это голосом, которому были доступны тысячи самых разных интонаций одинаково неприятного свойства.
— Что это ты несешь? — скрипуче поинтересовался он, — Какие еще ведра?
— Чтобы разделить между собой захваченную добычу, — хладнокровно произнесла Блудница, — Посмотри-ка на тот вагон.
Ржавый Паяц, проследив за направлением ее взгляда, осекся.
— Во имя всех ересей мира, что еще за…
Огонь «Убийцы» был безжалостен и эффективен, но не всегда безукоризненно точен. На боку ближайшего вагона Гримберт разглядел целую россыпь пулевых отверстий. Слишком аккуратные для аркебуз или картечи, без сомнения, они были оставлены пулеметами «Убийцы». Но ведь он не стрелял по каравану, он стрелял по… Мгновением позже он и сам вспомнил, как это произошло.
Один из Ангелов оказался ловок — чертовски ловок даже по меркам своих нечеловечески проворных собратьев. Он метнулся к «Убийце» с левого фланга и оказался достаточно хитер или достаточно удачлив, чтоб дважды обмануть приводы наводки. Звенящие свинцовые плети дважды миновали его, даже не зацепив, зато третья задела за плечо и закрутила на месте, а четвертая превратила маску из мрамора и серебра в рассыпающееся керамическое крошево. Пули, что он выпустил, не ушли в воздух, они задели один из вагонов и, конечно, с легкостью вскрыли обшивку, как солдатский штык вскрывает консервную банку.
— Никчемный мальчишка, — проскрипел Ржавый Паяц, — Он продырявил нашу добычу своими чертовыми пулеметами! Полюбуйтесь, из нее хлещет, как из дырявой бочки! Ах ты дьявол! Вольфрам будет в ярости, уж можете мне поверить! А если это драгоценное оливковое масло, что идет по лиарду за один сетье! Или мирра. Святоши платят за хорошую мирру больше, чем за лучшее туринское вино!
— Не будет, — произнесла Орлеанская Блудница удивительно безжизненным тоном, — Потому что это не масло. И не мирра. Это кровь.
Глаза не подводили ее. Сенсоры «Убийцы» тоже различали густую жидкость, хлещущую из пробитых пулями отверстий в пузатом боку вагона. Жидкость, которая превращала вытоптанный снег под ногами рутьеров в дурно пахнущую топь венозного цвета. Гримберту вдруг показалось, что он, несмотря на все фильтры своего доспеха, чувствует этот запах — кислый медный запах, который ни с чем нельзя спутать.
— Третий Ангел вылил чашу свою в реки и источники вод, и сделалась кровь, — пробормотал Виконт Кархародон, столь потрясенный, что даже перестал поскуливать, держась за свою изувеченную руку, — Адская срань! Мне не привыкать ни к виду кровоточащего врага, ни к кровоточащей женщине, однажды я даже своими глазами видел кровоточащую икону, но вагоны на моей памяти еще не кровоточили…
Прежде чем кто-то успел опомниться, Олеандр Бесконечный в несколько беззвучных шагов оказался возле замершего каравана. Запирающий механизм вагона был снабжен массивным замком, к тому же тщательно опечатанным, но удар люцернского молота раздробил его легко, словно глиняную лепешку, только посыпались вниз осколки.
Олеандр молча взялся рукой за запор и толкнул его, заставив тяжелую боковину вагона откатиться по направляющим, обнажая содержимое.
— Во имя анальных трещин Папы Римского, — пробормотала Орлеанская Блудница, глаза которой приобрели похожий на свежий пепел оттенок, — Что это за дерьмо?
Вагон был заполнен под завязку, но не штабелями шелка и не венецианской посудой. Не было там и емкостей с драгоценными специями или тончайшего богемского стекла, прозрачного как перья архангелов. Все свободное пространство вагона было уставлено громоздкими бочками, подогнанными одна к другой. Только едва ли эти бочки были изготовлены трудолюбивыми туринскими бондарями.
Полупрозрачные, как кости поверженных Ангелов, они были наполнены тяжелой вязко колышущейся жидкостью, которая выглядела черной, как полуночное небо. Судя по пузырькам на поверхности и обилию шлангов, сложной паутиной тянущихся изнутри, все эти сосуды были подключены к сложной системе аэраторов, фильтров и Бог знает, чего еще. А еще в вагоне царил холод, от которого на бочках серебрилась изморозь. Холод, который Гримберт отчего-то ощутил сквозь толстую броню своего доспеха.
Не бочки. Медицинские контейнеры. А вязкая жидкость, колышущаяся в них, журчащая из нескольких пробитых бочек, наполняющая морозный воздух запахом старой меди, это…