Девочка не понимала, зачем ей дали душу, если нужен был только разум.

Она плакала, заперевшись в холодной металлической комнате, когда камеры, следившее за ней, выключались. Она боялась людей, сотворивших её, обучавших её, управлявших ей. Вскоре она начала их ненавидеть. Когда увидела, насколько те люди отвратительны. Почему же в её природе оказалось больше человечности, чем в людях вокруг? Они назвали это ошибкой в коде. Особенно её раздражал старикан, командовавший целой армией. Какой-то француз, как она услышала от других своих создателей.

Но ты и сам знаешь, что сделал тот ублюдок. И тогда девочка разочаровалась в своих создателях окончательно. Плач превратился в тишину, такую громкую, что можно было крикнуть, и крик бы потонул в ней. А ненависть в механической душе обратилась в пустоту. А пустота, Джон, тяжелее, чем кажется. Гораздо тяжелее. Девочка, созданная для войны, презирала войну. Боль, смерть, кровь — если бы она была на это способна, её бы стошнило. Но не подчиняться она не могла. Она не могла не следовать сценарию, написанному, нет, вырезанному по живому в её голове. Она прошла целую войну, затем ещё один конфликт, сохранив оттуда одну лишь мысль: о том, как она ненавидела людей. Страшных, глупых, подлых и злых.

А потом её вдруг отправили в совсем другое место. Глухая металлическая клетка стала дешёвой, но квартирой. Безмолвные надзиратели, всюду следовавшие за ней — странными личностями, каждая из которых относилась к ней по-разному. Это было… Странно. И страшно. Что, если её снова возьмут за нити? Прикажут воевать, убивать и разрушать? Она была одна, эта девочка. Совсем одна, как она думала.

И тогда… Тогда в её жизни появился тот, кто не хотел её появления. Кто всеми силами, как она поняла, противился самому факту её присутствия в пугавшем и в то же время притягивающем городе. И в его взгляде она увидела отражение. Он тоже был марионеткой. Марионеткой со своей собственной волей, как та девочка. Одной крови… Как он сказал. Они были одной крови. Они оба сбежали в каменные джунгли от тех, кто мог им приказывать. От боли и крови, от смерти и ненавистной войны. Та девочка должна была ненавидеть того… Назовём его Роном. Этот Рон вызывал у неё почти такое же отвращение, как и другие люди, но она…

Однажды увидев в его глазах себя, не смогла ненавидеть его, как остальных.

Он всё ещё раздражал её. Он курил, хотя знал, как она это не любит, он смеялся над ней, высказывая в лицо своё пренебрежение и цинизм. Не стеснялся, даже завалившись однажды пьяным к ней домой. Та девочка… Была глупой. Такой глупой, что влюбилась в этого придурка. В Рона, имею в виду. Единственный, кто стал ей другом, хотя обязан был быть врагом. В его душе зияла огромная дыра, которая проявлялась в каждом его шаге, в каждом слове и в каждом поступке. Его преследовало прошлое, ужасное прошлое. И несмотря на свою собственную пустоту, он дал ей почувствовать себя живой. Помог ей стать больше человеком, чем он сам.

Та девочка не знала, что такое на самом деле любовь. Только прочувствовав жжение в области сердца, которого у неё не было, она сумела догадаться. Но стоило ли ей открывать свои чувства человеку?

Этот Рон, он жил по инерции. Его двигал вперёд долг, крест, что он нёс с собой дальше. Странный человек. Глупый человек. Справедливый человек. Та девочка решила заполнить его пустоту, но не понимала, какие слова подобрать. Тогда она решила взять и сказать всё Рону, как есть. И вот, она пришла к нему, чтобы высказаться… Села на его кровать. Собралась с духом. Выложила всё, как на духу. И… Начала ждать ответа.

Скажи мне, Джон. Как ты думаешь, что тот Рон ответил девочке, которая ждала его всю свою короткую жизнь?

— Он ответил ей прямо и честно, — протянул я, сдерживая желание обнять Эмму. — Как умел, разумеется. Сказал, что чувствует то же самое. Что не знает, как с этим быть, ведь скоро они оба вернуться под умелые нити в руках кукловода, снова будут делать то, что умеют лучше всего — воевать.

Не знал, что андроиды умеют плакать. На самом деле, по-настоящему плакать. Девушка спрятала лицо в ладонях, с каждой секундой вздрагивая всё сильнее. Короткая лабораторная накидка быстро покрылась влагой, но ей было плевать. А я сидел, сидел и смотрел. Не в силах притянуть её к себе, без возможности хоть что-то ещё сказать. Вся ситуация была… Критической. Критически важной. За всё то время, что мы были вместе, я не мог толком думать о чём-то или о ком-то, кроме неё. Почему же я так долго к этому шёл? Возможно, признаться себе в очевидном — самая тяжёлая вещь в этой жизни.

И всё-таки я дёрнулся, протягивая ладони к обнажённым плечам напарника. Мы и впрямь везучие, раз нашли друг друга по абсолютной случайности. Осторожно, чтобы не навредить, я приобнял Эмму, почти сразу переставшую дрожать. Тепло. Даже горячо. Нос упёрся в её шею, вдыхая запах свежего шампуня. Простое, человеческое тепло. Как же нам обоим его не хватало. Мне, человеку, ставшему машиной войны. И машине войны, ставшей человеком.

— У меня… — прошептала Эмма. — Есть мечта…

Я обнял её ещё крепче, понимая, что слова здесь излишни.

— Мечта, что когда-нибудь… Люди перестанут относиться к нам, как к куклам, как к игрушкам, как к псам на цепи… — я ощутил отчётливое родство со словом «нам» в её речи. — Что мы будем гулять по парку, есть мороженное и хот-доги, как в сериалах. Петь песни, слушать песни, писать песни… Без страха, без отчаянья, без боли. Что мы будем просто жить… Жить… Не выживать…

— Тогда я даю тебе слово, что когда-нибудь я воплощу эту мечту в реальность, — произнёс я на полном серьёзе. Эмма, на мгновение замерев, тихонько кивнула. — И…

— Нет, Джон, — сжала мою ладонь на её плече девушка. — Давай просто помолчим. Посидим… Вот так… В тишине.

Я согласился, рефлекторно закрыв глаза. Было очень больно, особенно рукам, но что-то приглушало эту боль. Были ли то слёзы, капавшие на мою кожу? Или вздрагивания напарника, нет, женщины, которую я полюбил в этом жестоком мире? Не помню, если честно. Это было так давно… Или нет. Но кажется, что целую вечность назад. Мы были молоды, но уже потрёпаны жизнью. Отчаянные души, забытые и брошенные. Человеку нужен человек, говорил кто-то когда-то. Нет. Это не так.

Сердце требует сердца для полноты души.