Но и эта очевидная для Пушкина ориентация («на Европу») совершенно не застилает в его глазах все своеобразие и специфику русской истории и русской цивилизации, в развитии которых он отчетливо различает ключевые моменты и ключевых «игроков» (Петра Великого, прежде всего).
В этих его
Наконец, восхищает прекрасная ритмика, слаженность, чеканность пушкинской фразы, отчетливость высказывания, неприкрытая эмоциональность — это одни из лучших образцов пушкинской прозы.
И уж совсем не стоит обращать внимание на это определение — «о ничтожестве»; применительно к другим подобным рассуждениям Пушкина это надо воспринимать, как — «о младенчестве»: собственные слова поэта, многократно им употребленные именно к данному аспекту рассмотрения русской литературы.
Читатели наши конечно помнят впечатление, произведенное над ними появлением «Вечеров на хуторе»: все обрадовались этому живому описанию племени поющего и пляшущего, этим свежим картинам малороссийской природы, этой веселости, простодушной и вместе лукавой. Как изумились мы русской книге, которая заставляла нас смеяться, мы, не смеявшиеся со времен Фонвизина! Мы так были благодарны молодому автору, что охотно простили ему неровность и неправильность его слога, бессвязность и неправдоподобие некоторых рассказов, предоставя сии недостатки на поживу критики. Автор оправдал таковое снисхождение. Он с тех пор непрестанно развивался и совершенствовался. Он издал «Арабески», где находится его «Невский проспект», самое полное из его произведений. Вслед за тем явился «Миргород», где с жадностию все прочли и «Старосветских помещиков», эту шутливую, трогательную идиллию, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления, и «Тараса Бульбу», кого начало достойно Вальтер Скотта. Г-н Гоголь идет еще вперед. Желаем и надеемся иметь часто случай говорить о нем в нашем журнале. (На днях будет представлена на здешнем театре его комедия «Ревизор»).
Мы никогда не почитали Радищева великим человеком. Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым, а «Путешествие в Москву» («Путешествие из Петербурга в Москву» —
«Путешествие в Москву», причина его несчастия и славы, есть, как мы уже сказали, очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге. Сетования на несчастное состояние народа, на насилие вельмож и проч. преувеличены и пошлы. Порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешны…
В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидерота и Реналя; но все в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему, — вот что мы видим в Радищеве…
Какую цель имел Радищев? Чего именно желал он? На сии вопросы вряд ли бы мог он сам отвечать удовлетворительно. Влияние его было ничтожно. Все прочли его книгу и забыли ее несмотря на то, что в ней есть несколько благоразумных мыслей, несколько благонамеренных предположений, которые не имели никакой нужды быть облечены в бранчливые и напыщенные выражения и незаконно тиснуты в станках тайной типографии, с примесью пошлого и преступного пустословия. Они принесли бы истинную пользу, будучи представлены с большею искренностию и благоволением; ибо нет убедительности в поношениях и нет истины, где нет любви.
В итоге цензура так и не пропустила данную статью Пушкина в печать. Из многих блестящих афоризмов поэта в статье, в которые надо напряженно всматриваться и пытаться понять, что же он имел в виду, отметим вот это: «
Цель художества есть
Конечно, критика находится у нас еще в младенческом состоянии. Она редко сохраняет важность и приличие, ей свойственные; может быть, ее решения часто внушены расчетами, а не убеждением. Неуважение к именам, освященным славою (первый признак невежества и слабомыслия), к несчастию, почитается у нас не только дозволенным, но еще и похвальным удовольствием. Но и тут г. Лобанов сделал несправедливые указания: у Ломоносова оспоривали (весьма неосновательно) титло поэта, но никто, нигде, сколько я помню, не называл его
Мы не принадлежим к числу подобострастных поклонников нашего века; но должны признать, что науки сделали шаг вперед. Умствования великих европейских мыслителей не были тщетны и для нас. Теория наук освободилась от эмпиризма, возымела вид более общий, оказала более стремления к единству.
Эта заметка Пушкина, имевшая к тому же публичный характер (одна из немногих, вышедших из-под пера поэта, она была напечатана в
Интеллектуальное любопытство Пушкина и проявленное при этом разнообразие знаний, дает нам представление о
…Гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества; что настоящее место писателя есть его ученый кабинет и что, наконец, независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы.