Написанное в pendant к знаменитому сочинению А. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», которое послужило причиною его опалы, ссылки и ранней смерти, это сочинение имеет странным образом остросовременный характер для всего контекста публицистических и исторических рассуждений Пушкина 30-х годов.

Пушкин, с одной стороны, выступает оппонентом Радищеву с его беспощадной, мрачной оценкой состояния российского общества, положения крестьян — и в целом с мизерабельным взглядом его на то, что сам Пушкин будет называть русской цивилизацией. С другой, в этом пушкинском сочинении кроется определенная полемика с похожими воззрениями критиков России и русского образа жизни со стороны маркиза де Кюстина (и ему подобных), который посетив Россию пять лет спустя после создания Пушкиным этого текста, напишет свою книгу «Россия в 1839 году».

Пушкин выстраивает свою парадигму подходов к пониманию сути России, исходя из неких объективных соображений, которые в итоге носят по сути абсолютный характер и снимают все частные соображения критического и отрицательного толка при рассмотрении отдельных вопросов социального устройства, наличия гражданских прав у членов российского общества и пр. Сам Пушкин не только многократно и достаточно резко писал обо всех этих пороках русского общества, именно он, как никто другой, подвергался пристальному и постоянному вниманию властей, как человек, несущий особую опасность для устойчивости российской государственности.

Это был, конечно, поверхностный взгляд империи на поэта, который определялся не только событиями русского декабризма, но и чередой революционных потрясений в Европе, Франции, прежде всего, которые, казалось, подрывали основы европейского миропорядка с устоявшимися монархиями, несмотря на их перетряску и переформатирование, устроенные Наполеоном в начале века.

Но в пушкинских суждениях привлекает даже не тот скрытый аспект известного понимающего кивка властям, что он, Пушкин, на самом деле не склонен придумывать себе занятие в виде очередной критики властей с последующим возбуждением всего общества — у него другие задачи, и Пушкин, чем далее, тем более понимает грандиозность своей миссии для культуры России, для развития ее особых ментальных свойств, совершенствования языка, — пушкинский взгляд несет в себе не вполне отчетливо выраженную, но безусловно чувствуемую им правду понимания самой сути русской жизни, смысла существования России. Эта правда ориентирована на представление о величии замысла о предназначении России во всемирном смысле (это то, что гениально увидит и прочувствует в нем Достоевский), об устойчивости и известной неколебимости этой страны как некоего феноменального образования между Европой и Азией и свободно себя чувствующей и там и там.

По-своему известную логику этим своим взглядам Пушкин придаст в переписке с Чаадаевым, именно в ней появятся четкие пушкинские формулы как описывающие прошлую историю Россию, так предрекающие ей славное будущее.

Та самая бессмертная пушкинская позитивность (наше «солнце»!), пронизывающая все его творчество, по-своему проявляется и в его философских, публицистических и исторических наблюдениях над русской культурой и русской жизнью. Не только эта статья, переиначившая Радищева, но и другие, приводимые в данном разделе книги, явно об этом свидетельствуют.