Книги

Пушкин. Духовный путь поэта. Книга первая. Мысль и голос гения

22
18
20
22
24
26
28
30

Чуждый язык распространяется не саблею и пожарами, но собственным обилием и превосходством.

Положим, что русская поэзия достигла уже высокой степени образованности: просвещение века требует пищи для размышления, умы не могут довольствоваться одними играми гармонии и воображения, но ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись; метафизического языка у нас вовсе не существует. Проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты для изъяснения понятий самых обыкновенных, так что леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы давно готовы и всем известны.

Напечатано в «Московском телеграфе» в 1825 г.

Пушкин не стесняется буквально повторить, что он писал несколько ранее — о необходимости создания понятий в русском языке, но дальше он расширяет свой подход: четко указывает, что речь должна идти об учености (науке), политике и философии. Вот задача для русского языка!

Пушкин очень точно замечает о традиции, которая легка в основание развития русского языка: он прямо говорит о древнегреческом языке. Это глубочайшее замечание в свое время было очень глубоко прочувствовано и подхвачено Осипом Мандельштамом. Во второй части книги этой теме посвящена отдельная глава «Пушкин и Мандельштам: борьба за русское слово».

Даже если знать, что данная идея о создании всего массива русского языка на базе древнегреческого была распространена в России в начале XIX века, и было понимание, что главным каналом влияния одного языка на другой было избрание Древней Русью православия через Византию, — этот громадный материк сохранившейся древнегреческой культуры, да и античной цивилизации в целом, — то прозрение Пушкина, его интуитивное осознание глубинных связей между древнегреческим и русским языками не может не восхищать.

Любопытно заметить, что пушкинское восклицание о «неоспоримом превосходстве славяно-русского (как Пушкин точен и в этой детали — Е. К.) языка перед всеми европейскими» замешано на совершенном знании французского языка, одного из самых развитых в Европе и поставлявшем читающей публике произведения блестящих авторов — от Рабле, Мольера, Монтеня до Вольтера, Руссо, Стендаля и Гюго (все это круг чтения поэта). И сравнивая эту развитую европейскую литературу с русской, Пушкин, призывает учиться у нее, видит в возможностях русского языка больше перспектив и силы, чем у языков состоявшихся литератур народов Европы.

Отметим при этом, что Пушкин живо ощущал глубинную народность творчества И. А. Крылова и всячески подерживал автора знаменитых русских басен. При этом ему случалось вступать в достаточно резкую полемику с рядом своих задушевных друзей, — кн. П. А. Вяземским, к примеру, — которые видели в текстах Крылова неразработанность литературного дискурса, вульгарность языка и сюжетов, что, на их взгляд было уже прошлой эпохой русской литературы. Пушкин был иного мнения, и в историко-литературном и культурном смысле оказался безусловно прав: Крылов это один из ярчайших выразителей именно что народного духа в русской культуре.

О стихотворении «Демон»

В лучшее время жизни сердце, еще не охлажденное опытом, доступно для прекрасного. Оно легковерно и нежно. Мало-помалу вечные противуречия существенности рождают в нем сомнения, чувство мучительное, но непродолжительное. Оно исчезает, уничтожив навсегда лучшие надежды и поэтические предрассудки души. Недаром великий Гете называет вечного врага человечества духом отрицающим. И Пушкин не хотел ли в своем демоне олицетворить сей дух отрицания или сомнения, и в сжатой картине начертал отличительные признаки и печальное влияние оного на нравственность нашего века.

Написано — 1825 г, опубликовано — 1874 г.

Замечательный пример пушкинского автокомментария, который был в той или иной степени присущ его творческому методу на протяжении всего пути. Это и его заметки о смысле «Бориса Годунова» и рассуждения о художественной форме этой трагедии, это, в конце концов, те самые знаменитые отступления в «Евгении Онегине», где по ходу повествования автор пускается в объяснения по поводу или собственного словаря, или дружбы с Онегиным, или о русском балете, или же о «женских ножках»… Пушкинская свобода обращения с литературным материалом носит, как мы говорим в другом месте данной книги, абсолютно возрожденческий характер: перед ним нет (и он их не замечает) никаких ограничений, связанных со стилем изложения художественного материала, а — главное — его поэтическое мировоззрение настоятельно этого и требует, так как количество идей и смыслов, какие он стремится выразить в своих текстах, явно превышают формальные ограничения жанра, сюжетных линий в романтическом или сентиментальном духе.

О народности в литературе.

С некоторых пор вошло у нас в обыкновение говорить о народности, требовать народности, жаловаться на отсутствие народности в произведениях литературы, но никто не думал определить, что разумеет он под словом народность…

Народность в писателе есть достоинство, которое вполне может быть оценено одними соотечественниками — для других оно или не существует, или даже может оказаться пороком…

Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу.

Написано — в 1820-х годах, опубликовано — 1855 г.

Возражение на статьи Кюхельбекера в «Мнемозине»

Нет; решительно нет: восторг исключает спокойствие, необходимое условие прекрасного. Восторг не предполагает силы ума, располагающей части в их отношении к целому. Восторг непродолжителен, непостоянен, следственно не в силе произвесть истинное великое совершенство…

Гомер неизмеримо выше Пиндара; ода, не говоря уже об элегии, стоит на низших ступенях поэм…

…Плана нет в оде и не может быть; единый план «Ада» («Божественной комедии» Данте — Е. К.) есть уже плод высокого гения.

Написано — середина 1820-х г., опубликовано — 1855 г., в окончательном виде — 1927 г.

О народном воспитании

Историю русскую должно будет преподавать по Карамзину. «История государства Российского» есть не только произведение великого писателя, но и подвиг честного человека. Россия слишком мало известна русским; сверх ее истории, ее статистика, ее законодательство требуют особенных кафедр. Изучение России должно будет преимущественно занять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить отечеству верою и правдою…