Книги

Пушкин. Духовный путь поэта. Книга первая. Мысль и голос гения

22
18
20
22
24
26
28
30

И это только часть литературно-критического наследия Пушкина.

Для удобства читателя мы поместим вслед за публикацией отрывков из каждой приведенной нами статьи поэта две даты — написания и первого появления в свет.

Данные пушкинские тексты приводятся в связи с общим замыслом работы: показать эволюцию идей Пушкина, его эстетических взглядов, формирование его философии, исторических воззрений; наконец, увидеть те изменения в его подходах к литературе, искусству, истории, жизни в целом, которые отражают развитие его личности, его духовного склада, его ума.

Понятное дело, что автор книги вовсе не вознамерился комментировать каждое высказывание Пушкина, всякое его замечание. Чаще всего они говорят сами за себя и читателю остается следить за размышлениями поэта с искренним удовольствием. Особенно это забавно, когда мы вдруг наталкиваемся в них на самую жгучую сегодняшнюю нашу современность, когда, к примеру, Пушкин пишет о российских дорогах: «Вообще дороги в России (благодаря пространству) хороши и были бы еще лучше, если бы губернаторы менее о них заботились… Поправка дорог, одна из самых тягостных повинностей, не приносит почти никакой пользы и есть большею частью предлог к утеснению и взяткам».

Или же, рассуждая о Северо-Американских штатах: «Несколько глубоких умов в недавнее время занялись исследованием нравов и постановлений американских, и их наблюдения возбудили снова вопросы, которые полагали уже решенными. Уважение к сему новому народу и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное, бескорыстное, все возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество…» Как писал сам Пушкин — «бывают странные сближения».

Поэтому предлагаемые автором комментарии достаточно скупы и выстраиваются по принципу, обозначенному ранее как основная цель книги: понять, или хотя бы приблизиться к осознанию того, как изменялся, возрастал духовно, менял содержание русской культуры, закладывал основания для дальнейшего роста отечественной словесности — Пушкин.

С другой стороны, обращение к письмам поэта, рассмотренных в первом разделе этой книги, то есть к задушевной, интимной стороне его жизни, позволило еще раз увидеть вслед за великими нашими предшественниками в необозримой литературе о судьбе Пушкина, становление личности поэта, грандиозность его человеческого масштаба, персонную значительность, непревзойденную в русской жизни никем после него, восхититься его интеллектом (ведь это поразительно, что наивысшие достижения в области таланта, гениальных достижений в любой области человеческой деятельности у нас в России привычно равняется именем Пушкина).

Анализ литературной критики поэта, его исторических наблюдений позволяют расширить диапазон подходов к его миру, лучше понять его человеческую суть.

Пушкин выступает для нас и как образец развития человеческой индивидуальности в ее российском варианте на фоне мировой традиции, и как идеал, к которому все время надо приближаться (Гоголь: «Пушкин — впереди»). Посему, опираясь на эти обозначенные задачи, автор книги отыскивал, сопоставлял в письмах, литературной критике поэта, его дневниковых и исторических записях то, что может содействовать постижению т а к о г о Пушкина.

И конечно, главная роль при чтении книги, особенно в разделах, принадлежащих Пушкину, отводится самому читателю, его участливому, внимательному и любовному отношению к нашему главному национальному гению. Еще раз добавим, что во второй части книги дан более научный (метафизический, сказал бы Пушкин) подход к основным вопросам его творчества и жизни.

Очевидно и другое, гений Пушкина был велик и в этой своей ипостаси: исследователя литературы, историка культуры, философа и метафизика, исторического мыслителя. Для читателя же — это невыразимая радость следить за мыслью поэта, сопереживать и сочувствовать его эмоциям, наслаждаться блистательным русским языком, который он демонстрирует в не-художественных своих работах, прикоснуться к этой стороне его дара.

О прозе

Д’Аламбер сказал однажды Лагарпу: «Не выхваляйте мне Бюфона. Этот человек пишет: Благороднейшее изо всех приобретений человека было сие животное гордое пылкое и пр. Зачем просто не сказать лошадь»… Эти люди никогда не скажут дружба, не прибавя, сие священное чувство, коего благородный пламень и пр. Должно бы сказать: рано поутру — а они пишут: Едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба…

Точность и краткость — вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей — без них блестящие выражения ни к чему не служат. Стихи дело другое (впрочем, в них не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обыкновенно водится)…

Вопрос, чья проза лучшая в нашей литературе. Ответ — Карамзина. Это еще похвала не большая…

Написано — 1822 г., опубликовано — 1884 г.

О причинах, замедливших ход нашей словесности

Причинами, замедлившими ход нашей словесности, обыкновенно почитаются: 1) общее употребление французского языка и пренебрежение русского. Все наши писатели на то жаловались, — но кто же виноват, как не они сами. Исключая тех, которые занимаются стихами, русский язык ни для кого не может быть довольно привлекателен. У нас еще нет ни словесности, ни книг, все наши знания, все наши понятия с младенчества почерпнули мы в книгах иностранных, мы привыкли мыслить на чужом языке; просвещение века требует важных предметов размышления для пищи умов, которые уже не могут довольствоваться блестящими играми воображения и гармонии, но ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснились — метафизического языка у нас вовсе не существует; проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты слов для изъяснения понятий самых обыкновенных; и леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы уже давно готовы и всем известны.

Написано — 1824 г., опубликовано — 1874 г.

Пушкин с самого начала своей деятельности обозначил вопросы, которые были для него важны прежде всего как для писателя, но одновременно — и как для исследователя, аналитика, сопоставляющего свою культуру с иноземной, свой язык с другими языками, а также и как для мыслителя, ищущего ответов на вопросы о том, какие еще свойства и глубины таятся в глубинах русского языка и какие усилия необходимы для его развития и совершенствования. Среди последних аспектов одним из постоянно осмысляемых у него будет вопрос об обретении «метафизичности» русским языком, которая может лечь в основу оригинального языка философствования.

В дальнейшем эти взгляды поэта трансформируются в более сложную картину взаимодействия русской культуры с другими культурами, в его пушкинское понимание «особости» и места русской словесности в «оркестре» европейских литератур. Но уже сейчас (1822 год) — Пушкин задается всеми этими вопросами.

О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова

Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство перед всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В ХI веке древний греческий язык вдруг открыл ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты; величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя таким образом от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей.