Закончив писать, Ната отложила в сторону перо.
— Прочти мне вслух письмо, хочу послушать, как оно звучит, — попросил девушку. В письме было много ненужных слов. Меня коробило от словосочетания «Уважаемый Дитрих», но политика, как известно, дело весьма грязное.
— Ты думаешь — сработает? — спросила Ната, нарушая молчание.
— Не уверен. Если он пропитан идеями нацизма, письмо его не остановит. Но короля делает свита, в его окружении должны быть здравомыслящие люди. Надеюсь, что они прислушаются к голосу разума, да и уничтоженный отряд должен их хоть немного остудить. А вот прислушается Дитрих к советникам или нет — это уже вопрос. В любом случае письмом я выиграю время: немцам понадобится время, чтобы попытаться понять, какую цель я преследовал, предлагая мир. Часть из них воспримут письмо как слабость, но часть будет упрашивать короля воспользоваться шансом, чтобы лучше узнать Русов и их императора. Кроме того, я даю ему ложную надежду, что буду сидеть без активности в течение десяти дней, ожидая ответа, — улыбнувшись, закончил фразу.
— А ты будешь?
— Нет дорогая, не буду. Завтра, — самое позднее послезавтра, — мы перенесем действия на вражескую территорию. Если Дитрих образумится, тихо вернемся обратно. Если решит воевать — обрушимся на него с тыла, ведь он будет считать, что я сижу и жду ответа. Я прогуляюсь. Скоро вернусь, не скучай без меня, — поцеловав Нату, вышел в город в сопровождении неизменной охраны.
На душе было тревожнее, чем до боя, в котором мы победили. Говорят, у победы хороший, приятный вкус. Может быть, не спорю.
Но я точно знаю, что у любой победы очень неприятное послевкусие.
Глава 11. В ожидании ответа
На следующее утро шестеро пленных были накормлены и приведены к воротам в крепостной стене. Из пленных с двумя я уже общался, они производили впечатление адекватных людей. Накануне, узнав, что я собираюсь отпускать пленных, пришлось выдержать просьбы Гурана, Борда и Шрама, желавших смерти немцам. Для Русов каменного века всё обстояло просто: пришел к тебе с войной — значит, наказание — только смерть. Мне же нужен был гонец, чтобы оставить письмо Дитриху; кроме того, любой отпущенный пленный — сигнал воинам противника о милосердии их врага.
Да и не виноваты эти дети каменного века, в чьих жилах немецкая кровь текла лишь на четверть, а то и меньше. Пергамент я вложил в кожаный мешок. Так бы и отправил, не вспомни Ната про факсимиле. Спешно вызванные кузнецы — за неимением чеканщика — за ночь сделали мне железную квадратную печать. Оттиском печати была оскаленная морда медведя и подпись на двух языках «Император Макс Са I». Ната предлагала вторым языком немецкий, но этому я воспротивился всей душой. И пусть на этом языке говорили Гёте, Кант, Бах и другие, для меня он символизировал Великую Отечественную войну. Вторым языком была выбрана латынь, мой титул и имя смотрелись особенно красиво: «Rex Max Sa I». Сургуч в Мехике имелся, за время моего отсутствия бюрократизм, в отличие от технологий, прогрессировал.
Подозвав к себе вчерашнего словоохотливого немца, вручил ему письмо в кожаном мешке. Мою речь Ната переводила для всех немцев, у которых челюсть падала с каждой новой фразой:
— Передайте мое дружеское расположение королю Дитриху. Вчера, когда полуголые дикари набросились на моих воинов, мы решили, что подверглись нападению дикарей. Знай мы, что вы — воины славного короля Дитриха, вас ожидал бы радушный прием. Двоих ваших раненых, что остаются здесь, мы вылечим и отпустим, как только они поправятся. Вам вернут оружие, чтобы вы могли защитить себя, пробираясь среди дикарей. Передайте королю Дитриху мое дружеское расположение и предложение о мире. Вы всегда можете прийти в нашу империю, если захотите стать ее гражданами. Империя Русов очень велика. Чтобы дойти ее края, надо скакать на лошади много дней — намного больше, чем до столицы вашего фюрлянда. И в империи Русов всегда найдется место для отважных воинов и умелых ремесленников.
По моему знаку Борд и Шрам вернули немцам оружие и даже снабдили провизией и водой. Удивлению немцев не было предела: когда перед ними открылась дверь в стене, шестеро из них стремглав бросились в спасительный проем. Немец, который вчера рассказал про Большую Берту, оглянулся и, убедившись, что его не слышат соплеменники, спросил у меня:
— Я могу вернуться, чтобы жить здесь?
— Можешь! — услышав перевод Наты, немец просиял и поспешно последовал за своими. Дверь со скрежетом закрылась, чувствуя на себе взгляды Русов, поспешил объяснить:
— Войны не всегда выигрываются в бою, лучшая победа — это сражение, которого удалось избежать, не потеряв свои интересы. Немцы, добравшись до своих, будут рассказывать про нашу доброту и человеческое отношение. И их воины решат, что сдаваться в плен для них лучше, чем умирать в сражении. Большинство воинов — это молодые дикари, которых насильно забрали для военной службы. Кроме того, мне следовало доставить письмо немецкому королю, — закончил свою мысль.
Русы выслушали молча, начиная улыбаться к концу моей речи. Общее мнение выразил пылкий Гуран, воскликнувший: