Роб взял деньги и ушел, улыбаясь.

К середине декабря процедура опросов уже подходила к концу. Колеса американского разведывательного сообщества вовсю крутились, проверяя и перепроверяя все мною сказанное. Мне не терпелось покончить со всем этим, подыскать какую-то работу и окончательно вписаться в здешнюю жизнь. История жизни Станислава Левченко, бывшего офицера КГБ, в конце концов, как я полагал, подошла к концу, и мне хотелось закрыть эту главу и приступить к следующей.

Однако в результате действий советского посольства в Вашингтоне и госдепартамента США, история эта еще не кончилась.

Когда я только-только ступил на землю США, мне было сказано, что я не обязан встречаться с кем-либо из советского посольства.

— Вы — свободный человек, — сказал мне представитель правительства, — и вовсе не обязаны видеться с кем-либо из советских официальных лиц в Соединенных Штатах Америки.

— А что, в других странах это обязательно? — спросил я.

— Есть страны, где от любого человека, попросившего политического убежища, требуют, чтобы он встретился с представителями страны, которую покинул. Однако у нас этот вопрос чаще всего оставляется на полное усмотрение того, кто просит об убежище. Если вы надумаете встретиться с представителями СССР, то — пожалуйста. Если же вы этого не хотите, никто вас принудить не может.

— В таком случае я заявляю, что не хочу встречаться ни с кем из советского посольства. Да и вообще впредь я бы не желал видеться с кем-либо из КГБ. Если это действительно зависит от меня, я заявляю со всей решительностью — нет и нет.

Но дальнейшее развитие событий меня удивило. Я вовсе не считал себя настолько важной персоной, чтобы из-за меня Советский Союз надумал обратиться к президенту США. Однако именно до этого чуть-чуть не дошло дело. Сперва советский посол Анатолий Добрынин[1] формально потребовал от госсекретаря Сайруса Вэнса, чтобы со мной была устроена встреча. Причем он даже решился недвусмысленно намекнуть, что, если его требование не удовлетворят, он, Добрынин, обратится прямо к президенту США Джимми Картеру.

Вскоре после этого меня пригласили в государственный департамент. В ответе Роба на мой вопрос о том, что бы это значило, сквозила ирония.

— Судя по словесному оформлению, это вроде бы именно приглашение, но, думаю, это следует интерпретировать как необходимость туда явиться. Ясно?

— А могу я отказаться?

— Думаю, что да, — сказал он с некоторым сомнением в голосе, — но это будет большой неучтивостью.

— Следовательно, мне надо идти?

— Да, — ответил он и заулыбался во весь рот. — Раз уж дело дошло до этого, лучше, думаю, пойти.

Итак, я принял это „приглашение” и мы с Робом пошли в госдепартамент. Нас направили в кабинет заместителя помощника госсекретаря — молодого, безупречно одетого человека, явно из числа „многообещающих”, этакого образцового бюрократа. С самых первых его слов на меня пахнуло высокомерием.

— Мистер Левченко, нам стало известно, что вы не желаете встречаться с представителями Советского Союза. Можно узнать, почему?

— Вот блядство! — тихонько выдохнул Роб. — Он говорит „нам”. Экое королевское величество? Самодовольная тварь?

Я тоже не оставил без внимания грубость и высокомерие этого чинуши.

— Вы понимаете, что вы делаете? — продолжал он. — Советы ведь отомстят нам за это. Они этого не простят. Из-за вас и вашего нежелания встретиться с ними, вот в эту именно минуту американские граждане в Москве подвергаются опасности — они могут стать жертвой мести.