Поднимаясь по приставной лестнице в самолет, я был вне себя от радости. Я направлялся в новую страну, и все, что у меня было, это костюм на мне, какое-то количество иен, равное примерно 30 долларам, да стодолларовая бумажка, которую один из американцев, пробившись через толпу японцев, сунул мне в руку. „Это на счастье, — сказал он мне. — Вы смелый человек, Стас. Удачи вам и да благословит вас Господь”.

Пока мы шли по бетонке и подымались по лестнице в самолет, один полицейский офицер то и дело взывал ко мне:

— Пожалуйста, сэр, скажите, кто из офицеров КГБ возглавляет работу против Японии? Пожалуйста… Прежде, чем вы улетите… Кого нам следует больше всего опасаться?

Только когда мы уже были в самолете, в полной безопасности, я, прежде чем дверь самолета закрылась, высунулся наружу и окликнул того офицера:

— Эй, вы хотите знать, кто опаснее всего для Японии?.. Сукин сын Владимир Пронников?

Самолет уже тронулся, а полицейский все бежал за ним, крича:

— Спасибо, спасибо…

Я взглянул на Роберта:

— А ведь чуть-чуть все не сорвалось.

— Да, чуть-чуть… — ответил он. Потом, дружески ухмыльнувшись, прибавил: — Но так или иначе, вы теперь „хоум фри”?

Это выражение из американского сленга — первое из множества подобных выражений, которые мне предстояло усвоить. Но для меня это выражение — больше чем сленг или коллоквиализм. Я узнал, что слова эти („хоум” — дом, и „фри” — свободный) из детской игры в прятки. Когда один из прячущихся, ускользнув от преследователя, успевает добежать до своего убежища, он — спасен, он „дома” и он „свободен”.

Как точно это выражение подходило ко мне. Еще шаг-другой, и я, Станислав Левченко, бывший офицер КГБ, обрету наконец „хоум фри”.