По местному времени был почти полдень, точнее, двадцать пять минут двенадцатого. Прошли почти сутки с момента, как правительство США, проявив незаурядную оперативность, предоставило мне политическое убежище и я распрощался с Японией. Я практически совсем не спал последние двое суток. Мне удалось лишь слегка вздремнуть в том токийском особняке, да отключиться на несколько минут в самолете. Когда я вышел из самолета, у меня кружилась голова, подкатывала тошнота, я плохо ориентировался в пространстве и в голове моей была полная неразбериха. Слишком уж многое свалилось на меня сразу, через слишком многие испытания пришлось пройти.

Но, несмотря на головокружения и охватившее меня чувство нереальности, я был в приподнятом состоянии духа. Наконец-то я был свободен. Эта мысль буквально опьяняла меня. И все же опасения не оставляли меня. Как примет меня эта страна? Будут ли мне доверять? Сумею ли я приспособиться к новой жизни в незнакомом мне обществе? Я был возбужден и счастлив — но в то же время и испуган. Однако усталость буквально валила меня с ног. Я хотел растянуться на постели и спать, спать бесконечно.

Самолет мы покинули последними. Как раз перед нами вышли несколько американских бизнесменов, тоже прилетевших из Токио. Когда мы подходили к стойке таможенного досмотра, я заметил, что некоторые из них задержались, оживленно о чем-то беседуя, другие подошли к газетному киоску, а двое направились к телефонным будкам. Когда мы вышли в зал ожидания, навстречу нам поднялся какой-то человек. Подойдя поближе, он спросил: „Роберт? Левченко?” Роберт показал свое служебное удостоверение. Встречавший нас человек в ответ предъявил свое, и только после этого сказал: „Меня зовут Мэк. Я рад, что мне выпала честь приветствовать вас, мистер Левченко, в Соединенных Штатах Америки”.

Мэк был правительственным чиновником. Меня с самого начала поразили свобода его поведения и дружеская улыбка. С первой же минуты нашего знакомста он был воплощенное внимание и забота.

— Нам надо заполнять какие-нибудь бумаги? — спросил Роберт, кивнув в сторону стойки таможенного досмотра.

— В этом нет никакой необходимости. Давайте поспешим в отель. Мистер Левченко выглядит совершенно измотанным.

— Стан, — подсказал я ему. — Так зовет меня Роберт — Стан.

Я поразился, насколько быстро нас доставили в отель в центре Лос-Анджелеса. Роберт и Мэк поднялись в мою комнату, чтобы удостовериться, все ли там в порядке, удобно ли мне?

— Стаи, вы можете делать все что хотите. Можете заказать себе обед в номер, можете попросить принести что-нибудь выпить. Примите хороший душ. Отоспитесь. Погуляйте. Короче, делайте что угодно, сами распоряжайтесь своим временем и привыкайте к здешней жизни, — Мэк улыбнулся и шутливо отсалютовал мне. — Если что-то вам понадобится, позвоните Роберту или мне.

— Если речь идет о ближайших нескольких часах, то звоните Мэку. А я, — сказал Роберт, сладко зевнув и потянувшись, — иду „то хит тзе сэк”.

— Куда он собирается? — спросил я Мэка.

— В постель, — пояснил мне Мэк. — Это слэнг.

— Ага, — кивнул я. — Тогда я тоже намерен „то хит тзе сэк".

Они рассмеялись.

— Ну. что ж, похоже, что с тобой будет все в порядке! — сказал Роберт.

И они разошлись по своим комнатам. Впервые чуть ли не за три дня я оказался один. Я заказал по телефону ленч и в ожидании его принял теплый душ. Во время еды я то и дело вставал из-за стола, чтобы просто пройтись по комнате или выглянуть в окно — поглазеть на всемирно известный город. Наконец я выставил поднос за дверь, повесил на ее ручку табличку с просьбой „Не беспокоить” и рухнул на кровать. Вряд ли я даже успел удобно улечься, в ту же минуту я уснул мертвецким сном.

Вдруг я проснулся в холодном поту, таком обильном, что даже простыни прилипли к телу. И только вспомнив, что я в США, в Лос-Анджелесе, в шикарном отеле, я пришел в себя. Голова раскалывалась от глухой, пульсирующей боли. Я решил прогуляться, подышать свежим воздухом и вообще подразмяться. Мне было сказано, что я могу делать что угодно, однако, выйдя из отеля, я не мог отделаться от ощущения, что за мной следят. Инстинктивно я стал проверять, так ли это, и минут через десять убедился, что никакого хвоста за мной нет. Тут мной овладело веселье. Мне хотелось петь и танцевать, мне хотелось забраться куда-нибудь повыше и оттуда прокричать на весь свет: „Я действительно свободен!”

Все это время никому до меня не было дела. Я купил кое что из белья, зубную щетку и всякие другие туалетные принадлежности, готовясь к предстоящей поездке в Вашингтон. Во всех магазинах продавцы встречают тебя с улыбкой, норовят всячески помочь, а на прощание непременно желают „хорошего дня”. Такого выражения я раньше никогда не слышал. Еще толком не придя в себя после выпавших на мою долю испытаний, я смотрел на всех этих таких занятых, но в то же время таких счастливых, улыбающихся людей словно бы из клетки зоопарка — изнутри наружу.

Роберт и Мэк сказали мне, в каких номерах они остановились — на случай, если я захочу с ними пообщаться. Вообще же они не надоедали мне и ничего от меня не требовали. Мы вместе поужинали, но болтали за столом о всяких пустяках. Я думаю, они понимали, что мне необходимо какое-то время, чтобы вполне прийти в себя. Так или иначе, ни тот ни другой не задавали мне никаких хитроумных вопросов. Когда я в тот вечер отправился спать, на душе было спокойно, я чувствовал себя легко и спал долго и без тревог.

Утром 27 октября мы с Робертом вылетели в Вашингтон и приземлились в аэропорту Даллас. Там нас встретили трое и отвезли в огромный жилой комплекс, расположенный в Виргинии, откуда было легко добраться до центра Вашингтона. Меня поселили в отлично обставленной трехкомнатной квартире, и мне было сказано, что я могу располагаться здесь как дома. Потом нас с Робертом проинформировали о планах на ближайшие дни.