Аутер Бэнкс, Северная Каролина

Я с трудом сделал последние несколько шагов по песку и наконец добрался до деревянных ступеней лестницы, ведущей вверх, к дороге. Когда я вскарабкался наверх, то был уже предельно измотан и с трудом переводил дыхание. Я проделал долгий путь, он оказался куда более долгим, чем я думал. Я сел на землю, чтобы вытряхнуть песок из ботинок.

Сумерки все сгущались, и море было винно-темным, как говорил Гомер. На какой-то момент я почувствовал некое родство с Одиссеем. Что он чувствовал, когда наконец завершились его скитания? В конце концов он оказался дома, но дало ли это ему чувство успокоения?

Наверное, нет. Он, вероятно, знал, что манящий зов моря — это вызов богов. И боги хотят, чтобы он этот вызов принял.

„Похоже на меня, — подумал я. — Мне тоже бросили вызов. На который я должен ответить, у меня тоже есть своя война, которую я должен вести. И я не сдамся, чего бы это мне ни стоило. Ни о каком сепаратном мире не может быть и речи".

ВАШИНГТОН, 80-е ГОДЫ

Мои душевные муки не прекратились, несмотря на объявление личной войны КГБ и советской системе. Я жил в постоянном напряжении из-за страха за судьбу двух дорогих мне людей. Я никогда не знал, что еще предпримет КГБ, чтобы принудить Наталью и Александра подчиниться его воле. Получать известия о том, как там у них обстоят дела, стало почти невозможно. Шли дни, и я все более понимал, что связывавшая меня с родиной пуповина не отсечена. Боль никогда не отпускала меня, и как-то я заговорил об этом с Виктором Беленко.

— КГБ все время держит меня в состоянии тревоги. Я всегда настороже, — сказал я. — Я никогда не знаю, что еще они предпримут против Натальи и Александра.

— Мне это чувство известно, — ответил он. — Это их способ снова загнать тебя кнутом в загон, как говорят на Западе.

— Они так же поступали с тобой и твоей семьей?

— Конечно. Это их метода.

— Ну и как же ты свыкся с этим?

— Я не свыкся, Стан. Свыкнуться с этим невозможно. Ты вынужден жить с этим, как живут с больным сердцем.

У нас с Виктором много схожего, и я не в восторге от того, что пришлось мне делать в качестве офицера КГБ, когда его истребитель МИГ-25 приземлился на Хоккайдо. На МИГе-25 были два совершенно секретных электронных прибора. В первой радиограмме, полученной токийской резидентурой, Москва прежде всего требовала выяснить, нажал ли пилот тумблер аварийного уничтожения этих приборов. Мы ответили, что приборы не были уничтожены и что группа американских электронщиков уже изучает их. Москва была в панике, то же творилось и в нашей резидентуре. Через несколько часов из Москвы прилетел специальный курьер с письмом, состряпанным КГБ как бы от имени жены Беленко — она якобы умоляла его вернуться домой ради будущего любящей его семьи. Курьер привез с собой и снимки заплаканной маленькой женщины с трехлетним мальчиком на руках. Подписи под снимком гласили: „Пораженная горем жена и маленький сын перебежчика Беленко” Глава Линии ПР Роман Севастьянов поручил мне устроить так, чтобы это письмо и фотографии появились в западной прессе. „Меня не интересует, как ты провернешь это, но чтобы это появилось в прессе не позднее, чем через двадцать четыре часа”, — таков был полученный мною приказ.

Ну, что же, это была моя работа. В этом и состояла суть „активных мероприятий” — проталкивание в прессу разных историй, распространение дезинформации, составление фальшивок, организация при необходимости подрывных действий и — самое важное — манипулирование общественным мнением. Я позвонил одному молодому американцу, связанному с Ассошиэйтед Пресс и готовому пожертвовать левой рукой, чтобы стать штатным сотрудником этого самого Ассошиэйтед Пресс. Встретившись с ним в кафе, я показал ему письмо и снимки.

— Это куча дерьма, — сказал он, просмотрев их.

— Верно, — согласился я. — Но ни у кого другого такого „дерьма” в данный момент нет.

На следующий день газеты в Японии и в Соединенных Штатах перепечатали сообщение Ассошиэйтед Пресс, в котором цитировалось состряпанное КГБ письмо, кончавшееся вынесенными в заголовок словами: „Крепко обнимаем тебя и целуем. Твой сын Дима и Люда”. Многие читатели, без сомнения, преисполнились сочувствием к этой покинутой женщине. Но правда весьма сильно отличалась от того, что следовало из сообщения Ассошиэйтед Пресс.

— Моя жена и в грош не ставила мою военную службу, — сказал мне Виктор. — Она ненавидела все эти самолеты и всегда закатывала скандал, когда я в очередной раз отправлялся в полет. Когда, незадолго до того как сбежать в Японию, я вернулся из полета, она заявила, что, поскольку, кроме самолетов я люблю еще только сына, она намерена отомстить мне за все причиненные ей горести. Она пригрозила, что увезет ребенка к своим родителям — за тысячи километров от меня. И я, мол, больше никогда его не увижу — уж она, дескать, об этом позаботится.