— Вашу рекомендацию о включении Томаса в состав агентуры отклонили, — сказал он. — Причем не просто отклонили, а выдали на тридцати шести страницах такую тягомотину, какой я в жизни не читал.

— За чьей подписью?

— Владимира Пронникова.

— Могу себе представить, — сказал я.

Я был взбешен.

— Не обращайте внимания, — сказал Гурьянов. — Наше время еще придет.

Довольно скоро после этого инцидента токийскую резидентуру навестил мой высокопоставленный защитник — замначальника Первого управления генерал-майор Попов. Как-то раз. встретив его в центре, я был польщен, что он узнал меня. В не меньшей мере был я польщен и тем, что он нашел время повидаться со мной в резидентуре. После недолгого разговора на общие темы, тон его стал серьезным.

— У вас тут все в порядке?

Я решил воспользоваться моментом и рассказать об инциденте с Томасом.

— Есть тут кое-что мне непонятное, — начал я и подробно изложил, какого рода информацию Томас поставляет, о его работе в качестве агента и о его надежности… А закончил я демонстрацией полученного из Центра ответа на мой запрос относительно Томаса. — И обратите внимание, — сказал я, когда Попов прочитал ответ Пронникова, — резидент Гурьянов интересовался вопросом о надежности Томаса и сделал некую статистическую оценку поставляемой им информации. Приблизительно половина сведений, полученных от Томаса, была настолько ценной и точной, что Центр направлял их прямо в Политбюро.

— Этот чертов Пронников! — процедил сквозь зубы Попов. — Он подсунул мне эту бумагу на подпись как-то раз вечером, когда я валился с ног от усталости. И я сделал то, чего всегда стараюсь избегать — подмахнул ее, не читая. Это несправедливо. — Немного успокоившись, он прибавил: — Я это улажу должным образом, Станислав.

Когда я сообщил Гурьянову о разговоре с генералом Поповым, он сказал:

— Будем уповать на то, что Пронников не переубедит Попова.

— Не думаю, что это возможно.

— Почему нет?

— Потому что, уходя, он назвал меня по имени. А в Центре все знают, что, если Попов называет кого-то по имени, значит, он намерен сдержать данное этому человеку обещание.

Не прошло и нескольких дней после возвращения Попова в Москву, как из Центра поступила депеша: моя просьба включить Томаса в состав агентурной сети была удовлетворена, а сам я получил поздравления с успешной вербовкой.

Это случилось в начале лета 1978 года, как раз накануне нашего московского отпуска — последнего, учитывая, что мое пребывание в Японии должно было завершиться в 1979 году. Прибыв в Москву, я должен был прежде всего явиться на доклад к начальству. При всей рутинности этой обязанности я знал, что такие доклады бывают не только ради галочки, порой они сказываются на карьере самым существенным и непредсказуемым образом. Если над тобой нависла какая-то угроза, узнать об этом в резидентуре порой невозможно — никто и не намекнет тебе на это. Но вот когда ты вызван в Центр — держись! Тут-то топор на тебя и обрушится.

Когда я вошел в здание Первого главного управления, в сердце моем трепыхала тревога. Я знал, что случай с Томасом еще свеж в памяти Пронникова. И самым большим испытанием для моих нервов стало то, что первым, кого я встретил в Управлении, был именно он.

Как я и ожидал, вначале Пронников был холоден, немногословен и делал вид, что ужасно занят. Когда разговор наш близился к концу, он, наклонившись ко мне, произнес тихо-тихо: „Я недооценивал тебя. — Вот оно, подумал я. Он прямо-таки готов растерзать меня на части.