— Считай, есть, раз люди его слушают, — отозвался Исайя.
Самуэль замер. Вилы выпали у него из рук и с грохотом рухнули на землю. Так они с Исайей и стояли, не глядя друг на друга и шумно дыша. Пока наконец Самуэль не решился нарушить молчание:
— Мочи нет здесь оставаться.
— Кому нет мочи? — спросил Исайя.
Самуэль молчал, не мог подобрать подходящего ответа. И от понимания этого пекло в груди и зудело лицо. Он неожиданно хлопнул влажными от пота ладонями. От громкого резкого звука заволновались лошади, но Исайю он с толку не сбил. Он все так же пристально смотрел на него, ожидая ответа.
— Прежде ты никогда так не говорил, — наконец, мягко заметил он.
— Говорить-то не говорил, — отозвался Самуэль.
— Думал, выходит? Да ни в жизнь не поверю. Неужто и по ночам?
Исайе привиделась вдруг туманная ночь и две пары мозолистых ступней, крадущихся вдоль берега реки. Ухают совы, трещат под ногами ветки, и звуки эти эхом разносятся в темноте. А где-то там, далеко позади, дрожит огонек и раздается хохот дикарей. Металл блеснул в лунном свете, шаги становятся быстрее, спешат к грязной и усталой реке. Два тела погружаются в реку. Но сколь бы сильно ни было нетерпение, они движутся медленно, боясь, что плеск привлечет внимание шакалов, переодетых людьми.
Только и в тишине нет спасения. Дикари настигают их, за ноги вытаскивают из воды, волокут по острым камням, по обломанным веткам и, наконец, бросают под деревья, что жаждут отомстить за похищенные плоды. Дикари хрипло хохочут, у них есть веревки, а пальцы лежат на спусковых крючках. Они связывают добычу. Удавки жгут шею и затягиваются все туже, не давая вздохнуть. Глаза закрываются, глотки мычат, не в силах кричать. Толчок. Другой. И вот два тела взмывают вверх, бессильно суча ногами. Летят в никуда.
Души утекают из перехваченных веревками тел, и те обмякают, но богам злого смеха этого мало. И они разряжают ружья в тех, кто и без того уже мертв. А после сбрызгивают их маслом и поджигают. И, словно собравшись у веселого костерка, принимаются петь. «Смотри-ка, там мартышки. Смотри-ка, там мартышки. Висят-висят, на дереве висят». Наконец пламя затухает, тела падают. И дикари дерутся за право утащить домой лучшие куски мяса.
Опомнившись, Исайя сообразил, что все это время они с Самуэлем так и стояли, даже не попытавшись друг до друга дотронуться. Шагнув ближе, он погладил Самуэля по щеке тыльной стороной ладони, наслаждаясь прикосновением ободранных костяшек к гладкой коже. Тот закрыл глаза, завороженный ритмичными движениями, затем поймал руку Исайи, удержал ее и прижался губами.
— Там, в дебрях, опасно, — наконец признался в своих страхах Исайя.
Решил, что только справедливо будет разделить эту ношу с Самуэлем. Тот же поднял ее, осмотрел со всех сторон и обнаружил изъян, которого сам он не замечал. Эти вот мартышки, которых вздернули на дерево, они что же, сдались без борьбы?
— Это
Почти со злобой взглянул на Исайю и снова взялся за вилы. Исайя ухватил его за запястье и заглянул в глаза, пытаясь отыскать в двери щелку, хотя бы узенькую.
— Эй, парень, ты уж не бросай меня.
— Дак я не тут разве? — отозвался Самуэль, пряча глаза. — Иль, может, ты меня не видишь?
Выдернув руку, он покрепче взялся за рукоять и снова занялся делом. Исайя пару секунд стоял не двигаясь. Удивительно, но мерные движения Самуэля и монотонный звук скребущих по земле зубьев отчего-то успокаивали.
— А я ведь мог бы вообще-то, — наконец произнес Самуэль. — Со всеми этими женщинами. Не хочу просто.