— «Подожди, мой мальчик, скоро старого дряхлого льва посадят на цепь и тогда его место по праву займёт молодой волк» или: «Для такого гордеца, как рыжий граф — безумие — худшая, позорнейшая из кар, но в жизни приходиться расплачиваться за несправедливые поступки».
Постепенно Ричардом овладевала досада: отчего хирург так радуется несчастиям человека, не чужого ему по крови?! А если между помрачающимся рассудком хозяина поместья и затеянной ими жуткой игрой в оборотня существует связь?! Всё это размывало зыбкое доверие, установившиеся между ними, и порождало сомнение: «Доу удалось убедить меня, что Бхатт из корыстных мотивов прикинулся моим отцом. Хорошо, путь так. Но где гарантия, что он сам — человек не стесняющийся признаваться в отсутствии чести — помогает мне ради спасения своей грешной души? Ведь он сам не раз упрекал мне в наивности и доверчивости».
С того дня, когда Сэмюель Доу приехал в эти места на своём лимузине и взялся помочь ему восстановить справедливость, Ричарду не давал покоя один вопрос.
Это произошло вскоре после его приезда в эти места. Неприкаянно бродя в окрестностях родового поместья, блудный сын в волчьей шкуре случайно натолкнулся на молодого человека, внешне удивительно похожего на портрет молодого Наполеона. Нисколько не испугавшись уродливого облика чужака, — что само по себе выглядело очень удивительно — незнакомец крикнул Ричарду, что прятаться незачем, ибо он знает Сэмюеля Доу и обо всём предупреждён. Парень представился секретарём графа и без лишних вопросов согласился передать записку для старшей дочери своего патрона.
Вот и получалось, что Доу должно быть с самого начала известно от «молодого Бонапарта» о свидании Ричарда с сестрой, которое закончилось гибелью Анны. Однако ж он разыграл изумление и потрясение, будто ничего не знал о нём.
Зачем было нужно разыгрывать спектакль? Если его цель изначально благородна, Доу должен был сразу, едва Ричард сел в его машину, потребовать объяснений по поводу смерти девушки. И сделать это очень жёстко. Но этого почему-то не произошло, и Ричарда точило подозрение: «С чего бы вдруг такая снисходительность по отношению к «жестокому убийце», каким у него есть все основания меня считать? В огромной «отцовской любви», как покойный Бхатт, который легко списал мне всё «как сыну», этот господин мне не признавался. Тогда какой ему резон закрывать глаза на жестокую расправу над беззащитной девушкой, и продолжать помогать мне? Зачем я ему?».
В любом случае пора было заканчивать постыдную игру в «бича божьего», терроризирующего округу. Спрятав лицо за широкополой шляпой и шарфом, натянув на руки перчатки, изгой стал наведываться в город. Безрассудно? Конечно! Но после роли лесного пугала хотелось снова ощутить себя человеком, а если повезёт, понять, что ему делать дальше. Ричард бродил по улицам, заходил в магазинчики и кафе и слушал разговоры. Конечно, на чужака «в футляре» косились с подозрением, и всё же природного мракобесия и агрессивности в местных как будто было не больше, чем в обитателях любого другого европейского местечка. А ведь Доу уверял, что попадись он в руки «аборигенов» и его растерзают прежде, чем вмешается полиция. Не похоже…
Во встречных прохожих и посетителях кафе как будто не было ничего отталкивающего и враждебного, из глубины чащи они выглядели иначе. Пожалуй, он бы даже согласился провести среди них остаток жизни пусть даже не графом, а обычным соседом, если городская община и семья когда-нибудь смогут принять его. А что не плохо звучит: Ричард Ланарк, эсквайр.
На его решение выйти из леса повлияла недавняя встреча с удивительным созданием…
Глава 93
Волки почувствовали чужака задолго до того, как он приблизился к их убежищу. Сам Ричард ничего не слышал, что говорило в пользу чужака, но обмануть звериное ухо почти невозможно.
Как ни странно к ним шёл одиночка. Непоседливому Буру не терпелось учинить какую-нибудь недобрую шутку с пожаловавшим неприятелем, молодой волк, словно щенок, крутился на месте, тихо поскуливал и просительно заглядывал в глаза вожаку. Однако Ричард взглянул на Шаха. Матёрый гигант серо-седого цвета с огромной головой и седым загривком невозмутимо дал понять, что считает наилучшим решением уклониться от не сулящей ничего хорошего встречи. Красавица Аттила величественно сохраняла нейтралитет, притворяясь спящей, однако по её чуть подрагивающим ушам было заметно, что волчица бдительно отслеживает идущего к ним человека.
Последнее слово оставалось за Ричардом, как за вожаком стаи. И он решил: пусть все уходят, а он останется. Его разбирало любопытство, уж больно хотелось взглянуть на последнего смельчака, сохранившего остатки мужества перед поселившемся в лесу оборотнем.
Волки потоптались ещё немного перед логовом и дружно отправились прочь. Волчица повела стаю к запасной лежке. Старый матёрый волк направился следом. Но Тит не пошёл за ними. Гордое самолюбие и обида на друга удерживали самого молодого волка в стае. Он остался стоять перед норой один. И даже не взглянул на уходящих.
Еще будучи волчонком, Тит отличался своенравным характером. В щенячьих шалостях он всегда старался одерживать верх. Правда, брал волчонок не всегда силой. Ведь он был младшим и в шутливых боях с братьями всегда проигрывал Буру и другим. Взять своё он мог лишь настойчивостью и хитростью. А ещё Тит постоянно ожидал от Ричарда поблажек, ведь они выросли вместе и были всегда не разлей вода. И если к Буру и Атилле Ричард относился, как к равным, а перед старым Шахом испытывал сыновью почтительность, то Тита обычно опекал и многое позволял.
Между тем стая скрылась из виду. Но через несколько секунд из-за деревьев показалась голова старого Шаха. Старик устремил недовольный взгляд на спесивца. Молодой волк потупился, продолжая однако стоять. В нём боролись чувство уважение к старику и неистребимое желание ввязаться в новую авантюру. В этом стремлении к приключениям он мог бы дать фору даже такому вечному забияке, как Бур.
Тит медлил. Старый волк продолжал сверлить молодого упрямца строгим взглядом. Взгляд старика обладал большой силой, его поза выразительно требовала подчинения. Тит заёрзал на месте, отвёл в сторону глаза, но продолжал стоять.
Тогда Ричард подошёл к приятелю обнял его за шею и тихо шепнул:
— В следующий раз обязательно. А теперь иди.
Тит не больно слегка кусанул молодого человка за предплечье и обиженно вырвался из его рук, медленно побрёл к старику. Его чувство собственного достоинства, самолюбие были крепко уязвлены. Но Ричард слишком хорошо знал взбалмошный характер брата, который частенько так увлекался, что переходил за рамки игры и мог серьёзно покалечить приближающегося незнакомца.